Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [68]

Теперь Киму грозила серьезная опасность. Ищейкам из МИ-5, представителям среднего класса, не терпелось вкусить его благородной крови. Он был загнан в угол, скомпрометирован, и у него заканчивались патроны. Но у него все еще оставались союзники, готовые его поддержать, в особенности один, чья преданность оставалась столь же неизменной и безоговорочной, как и раньше.

Николас Эллиотт вернулся в Великобританию в тот самый момент, когда допросы Филби достигли кульминации. Он тут же бросился на защиту друга с яростью, рвением и абсолютной убежденностью.

Возможно, Эллиотта отозвали именно в это время по чистому совпадению. Шесть лет он успешно возглавлял швейцарскую резидентуру; теперь ему полагалось повышение, он вступил в новую должность в Лондоне и отвечал за связи с разведками дружественных иностранных государств. Работа предполагала частые зарубежные поездки и, по словам Эллиотта, утоляла его «ненасытную тягу к новым местам и лицам». Но вместе с тем она давала возможность посвятить себя задаче, более близкой к дому — и к сердцу: защите Филби от обвинений, вихрем кружившихся по Уайтхоллу. Эллиотт был всецело и неколебимо убежден в невиновности Филби. Они вместе поступили на службу в МИ-6, вместе смотрели матчи по крикету, вместе обедали и выпивали. Эллиотт попросту представить себе не мог, что Филби — советский шпион. Филби, которого он знал, никогда не говорил о политике. За десять с лишним лет близкой дружбы он ни разу не слышал от Филби ни слова, хоть как-то намекающего на левые взгляды, не говоря уж о коммунизме. Возможно, Ким допустил оплошность, связавшись с таким типом, как Берджесс; возможно, он заигрывал с радикалами, учась в университете; возможно, он даже женился на коммунистке и скрывал это. Однако это были ошибки, а не преступления. Остальные так называемые улики были основаны на пересудах и слухах самого скверного рода. В США вовсю шла антикоммунистическая кампания, развернутая сенатором Джо Маккарти, и, как был твердо уверен Эллиотт, Филби стал жертвой маккартистской «охоты на ведьм», которую вела окопавшаяся в МИ-5 клика фанатиков-антикоммунистов из низших классов.

Эллиотты поселились в доме на Уилтон-стрит в фешенебельной Белгравии, всего в нескольких минутах от квартиры матери Филби в Дрейтон-гарденс, где жил Ким. Вскоре в МИ-6 стало ясно, что Эллиотт — самый бесстрашный сторонник Филби, готовый защищать его от всех обвинений и громогласно заявлять о его невиновности. Филби был его другом, наставником, союзником, а значит, в мире Николаса Эллиотта он попросту не мог быть советским шпионом. Эти отношения Эллиотт ставил выше всех остальных; он воспринимал обвинения МИ-5 не только как проверку их с Кимом дружбы на прочность, но и как нападение на высшие ценности секретного клуба, куда они вступили в самый разгар войны. Эллиотт встал на защиту невиновного, «чьим единственным прегрешением была неразборчивость в друзьях»; кроме того, с его точки зрения, он также защищал свое племя, культуру и класс.

Однако ни решительная позиция Эллиотта, ни распространенное в МИ-6 мнение, что Филби стал «жертвой ничем не подкрепленных домыслов», не могли сохранить ему должность. Поскольку и МИ-5, и американцы требовали принятия мер, у Мензиса не осталось выбора. Ш вызвал своего бывшего протеже. Филби понял, что его ждет. Согласно некоторым свидетельствам, он, возможно, предложил подать в отставку: «Теперь вам от меня не будет толку… Пожалуй, вам лучше меня отпустить». По версии Филби, Ш сказал, «явно угнетенный», что вынужден попросить его подать в отставку. Дружба с Берджессом, советским шпионом, делала его совершенно бесполезным для дальнейшей работы в МИ-6. Сам размер его выходного пособия — четыре тысячи фунтов (более тридцати двух в нынешнем эквиваленте) — доказывал, что контора провожает его с честью и оказывает ему поддержку. Филби «никак не мог быть предателем», говорил Мензис Уайту. Ким делал вид, будто с оптимизмом принимает роль козла отпущения. Но Эллиотт был в ярости и даже не пытался скрыть свое мнение, что «с целеустремленным, преданным сотрудником обращались недопустимым образом на основе свидетельств, являющихся не чем иным, как параноидальной теорией заговора».

С блистательной карьерой Филби в качестве офицера МИ-6 было покончено. Теперь он оказался безработным, под подозрением в измене и под «огромной черной тучей» неопределенности. Семье пришлось втиснуться в съемную сторожку в Херонсгейте, в сельской глуши Хартфордшира. Большую часть времени Филби проводил в деревенском пабе. Он знал, что за ним наблюдают. Примерно каждую неделю в деревне появлялся полицейский и чуть ли не демонстративно торчал на улице. Телефон прослушивался, почту перехватывали, поскольку в МИ-5 собирали улики и ждали, когда Филби проколется. Операторы не смогли найти доказательств, что он был на связи с советскими, но убедились, что коллеги из МИ-6 продолжают его поддерживать. Зная, кто его прослушивает, Филби тщательно изображал человека, которого вынудили уйти с работы, но не обидели: «Он говорил, что с ним поступили очень щедро и у него нет претензий в отношении бывшего места службы». Эллиотт пытался его подбадривать шуточками о телефонной прослушке: «Я лично был бы в восторге, если бы МИ-5 прослушивала мой телефон, ведь это гарантия, что в случае неполадок со связью (а время от времени такое бывает) их немедленно устранят». Возможно, Филби эта шутка не казалась смешной.