Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [47]

Филби приземлился в том самом аэропорту, откуда двумя годами ранее злополучного Константина Волкова увезли навстречу смерти. Ким снял виллу в районе Бейлербей на берегу Босфора, разместил там свое растущее семейство, а затем, вооруженный инструкциями Эллиотта, без труда проник в шпионское сообщество Стамбула. По наследству перешли к нему и услуги шафера Эллиотта Романа Судакова, «белоэмигранта безграничного обаяния и сокрушительной энергии», согласно описанию Филби. Турецкие власти, будучи надлежащим образом подкупленными, по-прежнему позволяли иностранным разведкам «заниматься шпионажем почти без ограничений, если при этом они не шпионили против Турции». В следующие два года Филби и пятеро его помощников устанавливали контакты с турецкими службами безопасности, обхаживали изгнанников, выслеживали возможных перебежчиков, координировали действия британских агентов и проводили топографические исследования турецко-советской границы — возможной точки вторжения в случае войны. Однако важнейшим приоритетом Кима было внедрение агентов на советскую территорию самым широким фронтом — на Кавказ, Украину, в Крым, Грузию, Армению и Азербайджан. В МИ-6 полагали, что Советская Армения и Советская Грузия более прочих созрели для диверсионной деятельности. Сотни грузинских и армянских эмигрантов бежали от коммунизма, чтобы обосноваться в Бейруте, Париже и других западных городах; если бы удалось найти, обучить, а потом перебросить через границу подходящих кандидатов, эти мятежники могли бы сформировать ядро контрреволюционной ячейки, способной «начать плести шпионскую сеть», разжигать восстание против коммунистического правительства, вербовать сторонников среди местного населения и в конце концов отбросить «красный прилив» назад. Так, по крайней мере, было в теории. В последующие годы МИ-6 и ЦРУ придавали подобной тактике все больше значения, по мере того как стратегия «отбрасывания» становилась главной доктриной разведки. Филби был «энергичным энтузиастом» такого рода «войны чужими руками» внутри Советского Союза. Он находил свое новое назначение увлекательным. Москва придерживалась того же мнения.

В Стамбуле Филби не выходил на связь с советской разведкой напрямую. Вместо этого он посылал любую информацию, которую удавалось раздобыть, Гаю Берджессу, работавшему тогда в Форин-офисе, а тот уже передавал советской стороне. Одной рукой Филби организовывал внедрение агентов, а другой рукой свою же пряжу распускал. Москве было доподлинно известно, как поступать с информацией Филби: «Мы заранее знали о каждой операции, имевшей место, происходило ли это в воздухе, на земле или на море, или даже в горных и малодоступных районах».

Энглтон тоже не сидел на месте, а продвигался вверх. Центральное разведывательное управление было официально создано в сентябре 1947 года. Три месяца спустя, отработав три года в Риме, Энглтон вернулся в Вашингтон, чтобы занять новую должность в Управлении специальных операций (УСО), где на него возлагалась ответственность как за шпионаж, так и за контршпионаж. Воссоединившись со своей многострадальной женой и маленьким сыном, Энглтон обосновался в штате Вирджиния — в пригородной местности — и в канун Нового года подал официальную заявку на вступление в ЦРУ. Этой разведывательной организации он будет служить, одновременно формируя и возглавляя ее, почти три десятилетия.

УСО было подразделением по сбору разведданных в зарождающемся ЦРУ, и именно отсюда Энглтон начал создавать собственную империю, вкалывая днем и ночью, с маниакальной решимостью подгоняя себя, своих коллег и секретарей. Начал он с маленького кабинета и одной секретарши; через год он пошел на повышение, его работу оценили как «отличную», дали ему прибавку к жалованию и значительно больший кабинет; два года спустя в его распоряжении оказались уже шесть секретарей и помощников, а также обширная база документов, посвященных британской разведывательной модели — именно ей предстояло стать «тем самым механизмом, посредством которого ЦРУ организовало секретную войну против Советского Союза». По мере того как война становилась все более масштабной, крепло и влияние Энглтона. «Он был полностью поглощен своей работой. Ни для чего другого места не оставалось», — утверждал его секретарь. По выходным он рыбачил, обычно в одиночестве, или ухаживал за своими орхидеями. Как ни удивительно, Сесили не только мирилась с его особенностями, но и любила его за них. «Мы вновь открывали друг друга», — вспоминала она. При всей его эксцентричности было что-то глубоко романтичное в этом полумексиканце с изможденным лицом, сильно пьющем поэте и шпионе, который лелеял свои секреты, словно редчайшие цветы.

Если супружество Энглтона теперь обрело почву под ногами, то брак Филби, со стороны казавшийся таким крепким, начал распадаться. Эйлин Филби пришла к убеждению, что у мужа интрижка с его секретаршей Эдит Уитфилд, молодой и красивой приятельницей Гая Берджесса, которого Эйлин терпеть не могла. Как это бывало в Лондоне, Филби порой исчезал на всю ночь без предупреждений или объяснений. Эдит неизменно сопровождала его во время поездок по стране. Из-за этих подозрений, почти наверняка оправданных, Эйлин погрузилась в еще более глубокую депрессию и серьезно заболела. Она тайно вколола себе мочу, из-за чего ее тело покрылось нарывами. Здоровье Эйлин пошатнулось так сильно, что спустя десять месяцев после переезда в Стамбул ее пришлось госпитализировать. В больнице она получила тяжелые ожоги, после того как в ее комнате загадочным образом вспыхнул пожар.