Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [44]

Как и в Стамбуле, Эллиотт окружил себя весьма пестрым сборищем — агентами, информаторами и наводчиками; он обхаживал новых друзей и привозил старых. «Одна из радостей жизни в Швейцарии в послевоенный период — возможность приглашать к себе друзей из обездоленной Англии и откармливать». Гостевая спальня на Дюфурштрассе стала временным пристанищем для целой вереницы британских и американских шпионов, пересекающих Европу вдоль и поперек. Ричард Бруман-Уайт, закадычный друг Эллиотта, который помог Филби попасть в Пятый отдел, прибыл на постой в 1946 году и едва не попал под раздачу, когда официантка в любимом ресторане Эллиотта, фламбируя омлет прямо возле столика, так неудачно вылила бренди на раскаленную сковородку, что вызвала настоящий взрыв, от которого загорелись волосы шведской посетительницы. Эллиотт потушил пожар с помощью трех бокалов белого вина. Филби во время своих регулярных поездок по Европе непременно останавливался в Швейцарии на «рабочие выходные» в компании Эллиотта — с обильными возлияниями, швейцарской кухней и шпионскими сплетнями. Еще одним частым гостем был Питер Ланн, один из «старейших и ближайших друзей» Эллиотта по Итону. Худощавый, голубоглазый, шепелявый, Ланн вступил в МИ-6 тогда же, когда и Эллиотт, в 1939-м, но в целом предпочитал шпионажу катание на лыжах. Ланны принадлежали к «британской лыжной аристократии»: дед Питера, бывший миссионер, всю жизнь проповедовал радости лыжного спорта и основал лыжную компанию, которая носит его имя по сей день; отец Питера развернул успешную компанию по признанию горнолыжного спорта олимпийским видом, а сам Питер возглавил британскую команду на зимних Олимпийских играх 1936 года. Под руководством Ланна Эллиотт начал увлекаться спортом со свойственным ему сочетанием энтузиазма и безрассудства. Если отец Эллиотта медленно поднимался в горы, то Николас теперь с восторгом мчался с них вниз на максимальной скорости. Большую часть выходных он проводил на склонах Венгена или Санкт-Морица. Но оказалось, что жизнь Эллиотта может быть еще приятнее, когда в Берн прибыл Клоп Устинов, его старый друг и наставник в Гааге. Этот русский смешанных еврейских и эфиопских кровей, говоривший с великосветским британским акцентом, успешно вырвавший шпиона Вольфганга цу Путлица из лап гестапо, во время войны вел крайне увлекательную жизнь, работая на британскую разведку, а в последнее время находился в Германии, где, в форме полковника британской армии, оказался «доверенным лицом, идеально подходящим для допроса подозреваемых в нацизме». В 1946 году Устинова направили в Берн, чтобы он вместе с Эллиоттом «попробовал составить единую картину послевоенных агентурных сетей СССР в Европе». Эллиотт был очень рад снова встретиться с этим неунывающим шарообразным господином, то и дело радостно подмигивающим за стеклом монокля. Клоп считал жизнь «поверхностной штукой», и этот его настрой прекрасно сочетался с легкомыслием Эллиотта и его вкусом к опасности. Партнерство Эллиотта и Устинова оказалось невероятно продуктивным, но способствующим полноте: отличный повар, Клоп имел склонность возникать, как черт из табакерки, неся rognons de veau а la liйgoise[10] в картонке от цилиндра.

Сперва Эллиотт и Устинов сосредоточились на уцелевших в Швейцарии остатках советской шпионской системы, в особенности на агентурной сети под кодовым названием «Красная капелла», включавшей на пике своего развития целых сто семнадцать агентов, причем сорок восемь из них работали в Германии; эта сеть добывала разведданные самого высокого уровня. Одним из наиболее видных членов сети был британец, молодой коммунист по имени Александр Фут. Уроженец Дербишира, Фут служил в ВВС Великобритании, откуда дезертировал, чтобы присоединиться к британскому батальону интернациональных бригад, участвовавших в гражданской войне в Испании. Незадолго до Второй мировой советская военная разведка завербовала Фута и отправила его работать радистом в зарождающейся «Красной капелле». В январе 1945 года Фут перебрался в Москву, убедил тех, кто его допрашивал, в своей неизменной преданности, после чего был переброшен в советский сектор послевоенного Берлина под псевдонимом «майор Гранатов». Оттуда в июле 1947 года он перебежал на британскую сторону. Фут располагал подробной картиной методов советской разведки, дававшей «уникальную возможность изучить методологию советской разведывательной сети», благодаря чему Эллиотт и Устинов смогли составить представление о «плане коммунистической деятельности во время „холодной войны“». Разговор с Футом выявил ряд аспектов, вызывавших большую тревогу, и главным откровением стало то, что в Великобритании было немало глубоко законспирированных шпионов, работавших на Москву уже долгое время, и некоторые из них были завербованы задолго до войны. Эллиотт с Устиновым пришли к выводу, что большинство таких шпионов — «убежденные и активные коммунисты», пусть и не связанные с партией открыто.

Джеймс Энглтон начал рассматривать борьбу с советским шпионажем «не столько с точки зрения идеологии, сколько как образ жизни». В последние годы войны и первые годы мира агенты Энглтона наводняли каждый уголок Италии, государственную службу, военные силы, разведку и политические партии, включая итальянскую компартию, поддерживаемую СССР. Подобно Эллиотту, Энглтон тщательно создавал себе предельно эксцентричный образ: он давал своим агентам ботанические прозвища, такие как Инжир, Роза или Томат, щеголял в меховой накидке с высоким воротником, благодаря чему выглядел «точно британский актер, подражающий шпиону тридцатых». За спиной коллеги называли его «трупом» и дивились его странностям. «Этот парень попросту из другого мира», — сказал один из них. Но дело свое он знал. К 1946 году он успешно проник ни много ни мало в семь иностранных разведок, обзаведясь списком из пятидесяти с лишним активных информаторов, причем большинство из них были довольно сколькими типами, а некоторые — предельно скользкими. Среди наиболее эффектных — и наиболее изворотливых — была княгиня Мария Пиньятелли, вдова итальянского маркиза, связанного с Муссолини, предложившая УСС свои услуги в качестве информатора, чтобы сообщать об остаточных явлениях итальянского фашизма. Однако Энглтон выяснил, что прежде Пиньятелли имела связи с немецкой разведкой; он никогда не мог полностью доверять шпионке, которую с более чем сдержанной симпатией именовали княгиней Свиньей