Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье - [169]

Осталась минута. Они выставили часы по будильнику Эвери.

Ему было страшно. И внезапно у него уже не осталось сил гнать эту мысль от себя. Вероятно, он уже слишком стар для таких дел. Слишком утомлен. Его лучшие годы позади. Тренировки измотали его. Он чувствовал, как сердце колотится в груди. Его тело не выдержит нагрузок, в нем слишком мало энергии. Он лежал и мысленно обращался к Холдейну: «Боже, капитан, разве вы не видите, что я больше никуда не гожусь? Тело уже не молодо и готово развалиться». Это он им и скажет. Он останется здесь, когда минутная стрелка совершит еще один оборот. Он будет здесь лежать, слишком отяжелевший, чтобы двигаться. «Сердце подвело, – скажет он им. – В последний момент расшалилось. Со мной случился сердечный приступ. Разве я не предупреждал, что у меня слабое сердце? Как же так? Должен был предупредить. Вот оно и дало о себе знать, когда я лежал в тех папоротниках».

Он поднялся на ноги. Бросьте собаке хотя бы кость!

Беги вниз по склону холма, сказали они, при таком ветре никто ничего не услышит. Беги по склону как можно быстрее, потому что это единственное место, где тебя смогут заметить, если случайно бросят взгляд со сторожевой вышки. Только тогда оттуда сумеют различить твой смутный силуэт. Беги быстрее, пригибайся пониже, и скоро окажешься в безопасности. Добравшись до низины, ложись, восстанови дыхание и начинай ползти.

И он бежал как обезумевший. Поскользнулся и почти упал под тяжестью рюкзака; почувствовал, как собственное колено ударило в подбородок, а потом боль от прикушенного языка, но стоило ему подняться, как чемодан потащил его в сторону. Он снова едва не рухнул на тропу и в любой момент ждал взрыва противопехотной мины, но ничего не произошло. Он понесся дальше вниз, почва уходила из-под ног, чемодан гремел, как старый автомобиль. Почему же они не разрешили ему взять пистолет? Боль разгоралась в груди костром, заползая под ребра, обжигая легкие. Он считал каждый шаг, слышал свой громкий топот, ощущал, как его тянут назад рюкзак и чемодан. Эвери ему лгал. Лгал все время. А вас, капитан, этот кашель когда-нибудь погубит. Вам лучше обратиться к врачу. У вас в груди словно натянута колючая проволока.

Лейсер ступил на ровный участок земли и снова упал, но остался лежать, громко дыша, как загнанный зверь, чувствуя только страх и пот, от которого насквозь промокла шерстяная рубашка. Прижавшись лицом к траве и выгнув спину, он просунул руку под живот и натянул лямку рюкзака. Потом он пополз вверх по склону другого холма, подтягивая себя вперед предплечьями и локтями, толкая перед собой чемодан и понимая все это время, что горб у него на спине поднимается выше уровня спасительных зарослей. Влага проникала через его одежду и вскоре уже почти струилась по его бедрам и коленям. Гнилостный запах заплесневелых листьев заполнял ноздри, ветки деревьев цеплялись за волосы. Казалось, все в природе будто сговорилось, чтобы не пускать его дальше. Он посмотрел вверх вдоль склона и теперь отчетливо увидел вышку на фоне закрывавших горизонт деревьев. Внутри нее не светилось ни огонька.

Он лежал неподвижно. До башни было слишком далеко: ему никогда не добраться туда ползком. Часы показывали без четверти три. Смена караула скоро направится сюда с севера. Он отстегнул лямки рюкзака и встал, зажав его под мышкой. Взяв чемодан другой рукой, осторожно пошел вверх по склону, оставляя старую тропу слева от себя, не сводя глаз с напоминающих скелет очертаний вышки. И все равно она вдруг неожиданно оказалась прямо перед ним, как черное костлявое чудовище.

Вдоль гребня холма с шумом гулял ветер. Прямо над собой он слышал постанывание и стук старых досок, скрип оконной рамы. Колючая проволока оказалась протянутой не в один, а в два ряда, но стоило ему потянуть, как она снялась с креплений. Он перешел на другую сторону, снова поставил проволоку на место и вгляделся в лежавший перед ним лес. Даже в этот момент неописуемого ужаса, когда пот застилал ему глаза, а стук в висках заглушал шелест ветра в деревьях, он вдруг почувствовал глубочайшую и искреннюю благодарность к Эвери и Холдейну, словно только сейчас начал понимать: они обманывали его ради его же блага.

А потом он увидел пограничника, чей силуэт был похож на мишень в тире, в десяти ярдах прямо перед собой. Он стоял спиной к Лейсеру на старой тропе с винтовкой через плечо, покачивая своим массивным телом из стороны в сторону, потому что переступал с ноги на ногу, не давая им замерзнуть от холода, исходившего от земли. Лейсер почувствовал сначала запах табака – он достиг его буквально через секунду, – а потом теплого кофе, который согревал, должно быть, как хорошее одеяло. Он опустил на траву рюкзак и чемодан, инстинктивно двинувшись вперед в сторону этого человека, – все как будто происходило в спортивном зале Хедингтона. Он почувствовал пальцем острый край металла и ощутил насечку рукоятки ножа. Под широкой шинелью солдат оказался совсем еще юным, почти мальчиком. Лейсер невольно поразился, заметив, насколько страж границы молод. Он убил его быстро, одним ударом ножа, как убегающий человек стреляет в толпу, – с лихорадочной поспешностью, не столько чтобы уничтожить кого-то, сколько движимый инстинктом самосохранения. Поспешность его действий усугублялась желанием двигаться вперед как можно быстрее, а равнодушие – привычкой устранять препятствия со своего пути.