Шпион его величества - [12]

Зиновьев ответил мне: «Сделайте милость, никому о том не говорите. Государь именно это запретил».

Однако я не послушался, ибо был убежден, что Балашов жаловался на меня государю. Я страшился ареста.

Под предлогом переодеться я пошел к жене и просил ее не беспокоиться. «Вероятно, на меня донесли, – говорил я ей, – может быть, куда-нибудь ушлют, но я увижу государя и буду просить об отправлении всех вас ко мне».

Мы сели с камердинером в сани, и нас повезли к маленькому подъезду. Повели меня по множеству лестниц. Наконец Зиновьев ввел меня в небольшую комнатку, в которой стояли комоды и шифоньеры, и просил меня тут обождать. Нигде не было свечей – темнота наводила на меня дурные предчувствия. Я все более утверждался в мысли, что буду отправлен.

Наконец сквозь щель двери в другой комнате проявился свет – зажглись свечи. Дверь отворилась, и император стоял передо мною. Я поклонился.

Государь с удивительно милостивою улыбкой сказал мне: «Entrеz, je vous prie».

Я вошел, император сам притворил дверь и сказал: «J’ai desiré faire votre connaissance, pour vous demander quelques renseignements sur des articles, que je ne puis bien concevoir, et que vous devez connaоtre».

Я подумал: «Не полагает ли император по фамилии моей, что я француз?», и отвечал: «Государь! Я русский и на отечественном своем языке изъясняюсь не менее свободно, чем на французском».

Государь засмеялся и сказал: «Очень рад, ведь и я русский. Будем говорить по-русски».

Погодя немного, он продолжал: «Вы имели, я думаю, случай заметить, что я вашими трудами доволен».

Я поклонился.

Государь заметил: «Я хотел бы получить некоторые разъяснения. Вот в чем состоит дело. Министр полиции Балашов жаловался мне на вас, но я хорошенько не понял, что, собственно, произошло».

Я отвечал: «По долгу моему я часто делаю представления господину министру, которые не всегда принимаются с тою благосклонностью, какой бы требовала чистота моих намерений. Но в точности мне неизвестно, в чем состояла жалоба господина министра».

Начиная с этой встречи, государь стал мне давать приватные поручения. Тут мы с Балашовым окончательно разошлись: благосклонности ко мне императора Александра Павловича перенести он никак не мог.

Апреля 18 дня. Два часа пополудни

Завтракал с майором Бистромом в трактире, который держит некто Кулаковский на углу Немецкой и Доминиканской улиц. Отличное заведение: чисто, вкусно и при том недорого.

Майор утверждает, что граф Коссаковский водит странные знакомства. Я приказал Бистрому установить наблюдение за домом камергера.

Вернувшись после завтрака к себе, я принялся разбирать свою корреспонденцию: ее скопилось предостаточно – три дня у меня не было ни малейшей возможности прикасаться к письмам, не считая, конечно, тех записочек, которые приносил мне императорский камердинер Зиновьев.

Копаясь в своей почте, ничего особенно ценного я, в общем-то, не обнаружил. Мое внимание привлекло только свеженькое донесение поручика Шлыкова.

Там было отмечено, что буквально каждый день, от пяти до шести, у графа де Шуазеля неизменно собирается одно и то же общество: аббат Лотрек, граф Коссаковский и граф Тышкевич.

Постоянно к ним присоединяется одна дама (судя по фигурке, чрезвычайно молоденькая), но кто она, нет никакой возможности узнать: дама входит в дом де Шуазеля, будучи плотно закутанной в голубую шаль.

Я тут же отписал Шлыкову, приказывая в точности узнать следующее: когда заговорщики (а это, несомненно, были заговорщики) станут расходиться, то необходимо проследить, куда направится дама, и немедленно сообщить мне.

В пять часов у меня встреча с государем.

Апреля 18 дня. После десяти часов вечера

Мы встретились, как и уговаривались, у Замковых ворот.

Государь был в духе, подробнейшим образом расспрашивал меня о полученных донесениях, весьма заинтересовался сообщениями поручика Шлыкова, подчеркнул – очень важно узнать, кто же эта дама в голубой шали.

Когда мы подошли к кафедральному костелу, государь остановился, резко повернулся ко мне и сказал:

– Любезнейший Яков Иванович, буквально сегодня я получил уведомление от берлинского обер-полицмейстера Грунера, что в Вильне уже несколько месяцев как скрываются французские офицеры, шпионы, их должно непременно отыскать, арестовать и допросить. Ты сможешь сделать это?

Я тут же кивнул в знак согласия и спросил государя, известны ли имена французских офицеров, или, может быть, в уведомлении означены какие-либо их приметы.

Нет, – отвечал государь, – но их отыскать должно. Ты знаешь, в таком деле я тебе одному верю. Веди розыск так, чтобы никто об этом ничего не знал.

Прощаясь, государь пожал мне руку и сказал:

– Поздравляю, Яков Иванович. Ты наконец-то произведен в генералы полиции и назначен командующим военной полицией при военном министре.

Я ждал этого, но все-таки потрясение было слишком сильным. Видимо, я изменился в лице, ибо государь понимающе улыбнулся и даже похлопал меня по плечу.

Расставшись с государем Александром Павловичем, я тут же созвал своих чиновников и поручил трем из них, наиболее надежным, ходить каждый день по разным трактирам, там обедать, все рассматривать, выведывать и мне о том докладывать.