Шпион его величества - [11]

– Вы сегодня видались с Балашовым?

Я, не в силах скрыть изумления, спросил у Барклая (кстати, разговариваем мы всегда только по-немецки):

– Как вам это стало известно, граф?

– Мне рассказал государь. У меня сегодня была с ним аудиенция в двенадцать.

Досада! Итак, за мной следят. Следят за профессиональным шпионом, который слежки и не заметил. Я стал мысленно перебирать возможных доносчиков. И быстро нашел ответ – губернатор Лавинский, в доме у которого остановился Балашов.

– Государь недоволен вашей встречей с Балашовым, – монотонным голосом произнес князь. – И настоятельно просил передать вам прекратить с министром Балашовым впредь всякие сношения, и это во избежание монаршего гнева. Передаю слова государя de texto, – подытожил главнокомандующий.

Я поклонился в знак согласия.

Все было ясно как божий день.

Итак, мы с Балашовым обречены на продолжение вражды.

Делать нечего. Придется повиноваться. Значит, мы с ним завтра не встретимся, и он вконец озлится на меня.

Но что Балашов делает в Вильне? И что будет тут делать в дальнейшем? Возможно, Государь намерен давать ему какие-то параллельные поручения.

Мне стало ясно, что Александр Павлович будет и дальше разжигать нашу обоюдную ненависть.

Нужно быть начеку. Государь любит играть своими шпионами, быть хитрее и проницательнее их. Он любит их стравливать, как владелец псарни своих собак.

Обо всем этом я размышлял, возвращаясь домой от графа Барклая-де-Толли.

В пять назначена была встреча с поручиком Шлыковым, человеком дельным, расторопным, сметливым. Он неизменно доставлял ценные сведения.

Я знал его еще по министерству полиции и, перейдя под начало военного министра, просил прикомандировать ко мне.

Ужинал я у графа де Шуазеля, страстного поклонника Бонапарта.

Граф скрытничал, остерегался сказать лишнего, но я все-таки сумел из него кое-что вытащить. Несколько имен, несколько возможных нитей.

Камергер Коссаковский, его прелестная племянница и граф Тышкевич с сыном.

С графом Коссаковским я уже знаком. Он показался мне легковесным острословом и слишком страстным поклонником южных вин.

А племянница его? О, эта женщина давно занимает мои мысли. Я наслышан о ее изысканной красоте.

На дворе – глубокая ночь. Меня клонит в сон. Завтра аудиенция у императора Александра. Государь ждет подробного отчета о работе воинской полиции и настроениях в Вильне.

А с Балашовым теперь начнется неминуемая война. Все сначала.

Министр полиции, конечно, не простит мне, что я завтра не явлюсь к нему на условленную встречу. Не простит и будет прав.

Но выхода нет. Я не могу ослушаться государя.

А ведь Балашов не так еще давно был моим благодетелем и покровителем – никак не могу забыть этого.

В начале царствования императора Александра он был сделан исправляющим должность петербургского военного губернатора. Я его помнил по юности своей в Ревеле, где он при императоре Павле был военным губернатором.

Явился я к Балашову в Петербурге, и он сразу же предложил мне служить при нем – я возглавил иностранное отделение.

В 1809 году открылось министерство полиции, и Балашова назначили министром. Он попросил мне написать устав министерства, и сей устав был утвержден государем без малейшей поправки. Вскоре я был сделан правителем Особой канцелярии при министре полиции. В этом звании я с Балашовым жил в добром согласии, как вдруг явились обстоятельства, совершенно от меня не зависящие.

Натурально, что я старался все заготовляемые для государя доклады писать сообразно тому, как говорил мне Балашов. А он говорил мне: государь любит, чтобы доклады были как можно более сокращены, переписаны четкой рукою и на хорошей бумаге.

Один раз министр сказал мне с видом явного неудовольствия: «Только ваши доклады сходят, а прочие, из других департаментов, я привез назад».

Чрез некоторое время объявил он мне, возвратясь от государя: «Поздравляю вас – и ироническая улыбка явилась на устах его, – государь приказал вам исправить доклады прочих департаментов».

Хотя я и видел, что мне предстоит беда, то есть неминуемая ссора с министром и благодетелем моим, но делать было нечего, и самолюбие не позволяло пренебрегать докладами.

Однажды Балашов с величайшим неудовольствием сказал мне: «Государь приказал мне брать вас с собою в Царское Село, чтобы вы, в случае неисправности, поправляли доклады других департаментов». И прибавил еще сердито: «Только ваши доклады и хороши».

С сего времени я уже всегда ездил с министром в Царское Село.

Но это еще не все. В декабре 1811 года, пополудни в 6 часов, вошел ко мне дежурный офицер с докладом, что меня желает видеть Зиновьев. Я думал, что это друг Балашова камергер Зиновьев, снабжавший министерский стол фруктами, и велел ему отказать. Дежурный воротился и объявил, что Зиновьев утверждает, будто имеет крайнюю нужду до меня.

Входит низенький, тоненький человек, который требует говорить со мной наедине. На вопрос мой «С кем имею честь говорить» он отвечал: «Я камердинер его величества». Я ввел его в свой кабинет, где он вручил мне записку. Можно представить себе мой испуг – то была рука императора.

Через несколько дней Зиновьев явился опять. Он пришел с объявлением: «Государь вас ожидает». – «Я только прощусь с женою и детьми», – сказал я.