Шпион Его Величества - [90]

А царевич Алексей Петрович в свою очередь в этих людях находил поддержку и ласку своим убеждениям, мечтам о спокойном и безоблачном будущем без отца и непонятных людей, его окружающих. Но следует отдельно выделить и специально упомянуть о том, что ни царевич Алексей Петрович, ни люди вокруг него не допускали и мысли об открытом ниспровержении государя, об открытом выступлении против отцовских нововведений.

Я утверждаю это с такой уверенностью потому, что превосходно знал обо всем том, что творилось вокруг царевича Алексея Петровича, мои людишки уже начали вращаться в его окружении и давали информацию. Заговора, разумеется, там никакого не было, а было сплошное трепание пьяными языками. Людям требовалась возможность высказывать свои искренние мысли, своего рода отдушина, но повторяю, что они не мыслили поднять руку на Петра Алексеевича. Очень осторожно эту мысль я пытался довести до разума государя Петра Алексеевича, но первоначально он мало внимания уделял вопросу престолонаследия, а когда в дело вступила государыня Екатерина Алексеевна, то мое мнение утонуло в ее требовании.

Жизнь шла своим чередом, отец и сын женились. Их жены почти одновременно, с разницей в пару месяцев, родили им сыновей, которых назвали Петрами. Но как только у государя родился второй сын, то ситуация в этом вопросе резко изменилась, мгновенно обострились отношения между отцом и сыном, стал ребром вопрос о престолонаследии. Государыня Екатерина Алексеевна активно, но незаметно для чужих глаз включилась в борьбу, вот уже много лет шедшую между отцом и его первым сыном. Государь Петр Алексеевич потребовал, чтобы Алексей Петрович официально отрекся от самодержавного престола. Царевич Алексей опять-таки в силу своего характера, будучи не способен открыто бороться со своеволием отца, занял выжидательную позицию, надеясь, что рано или поздно судьба повернется к нему лицом.

По совету друзей на все требования отца — отречься от престола, уйти монахом в монастырь, он отвечал согласием, но никаких активных действий со своей стороны в этом направлении не предпринимал.

Государь Петр Алексеевич устал ждать, в последнем августовском письме, мною сочиненном для истории, он потребовал, чтобы царевич Алексей Петрович выехал к нему в Копенгаген. Алексей Петрович, собираясь в дорогу к отцу в Копенгаген, начал по друзьям и недругам занимать деньги в дорогу. Как совсем недавно мне стало известно из сообщения лейб-гвардии капитана Румянцева, в конце сентября царевич Алексей Петрович покинул Москву, отправившись на встречу с отцом.

Алексей Иванович Румянцев мне также сообщал, что недавно в Сенате Алексей Петрович, обнимаясь с князем Яковым Долгоруковым,[90] шептал ему на ухо, что вскоре покинет его, но чтобы тот не бросал его дружбы. На что Яков Федорович ему отвечал:

— Всегда рад служить вашему величеству. Если ты решил уехать, то уезжай, но обратно ни в коем случае не возвращайся. Здесь ты навсегда лишишься своей головы.

3

Государя Петра Алексеевича великая авантюра пребывания в Копенгагене, как и предполагалось, завершилась ничем. Перед отъездом из города Петр Алексеевич позвал меня к себе. Как и в лучшие времена, во время сидения в турецком окружении на Пруте, мы распили с ним по чарке синеватой анисовки. Государь было зело задумчив, он всегда глубоко в душе переживал, когда ему не удавался или с треском проваливался задуманный им проект. Но государь практически никогда не впадал в уныние, так как умудрялся тут же находить новую заинтересованность.

Его голубая мечта — как можно быстрее покончить с этой бесконечной войной со шведами — из-за решительного противодействия британцев и ганноверцев пока не осуществилась. Но еще не покинув Копенгагена, государь уже начал размышлять о том, как подойти к решению проблемы окончания войны со Швецией с другого конца. Он начал думать о поисках новых союзников, на поддержку которых могла бы положиться Россия.

Когда я незадолго до этого вошел в государев кабинет, то Петр Алексеевич стоял у окна и всматривался в пролив Эресунн. Затем государь вспомнил о своей курительной трубке и глазами молча показал мне на трубку и лежащий рядом на столе полупустой кисет. Я моментально догадался о том, что этим кивком головы хотел мне сказать государь. Настала моя очередь, это уже по второму кругу, закупать ему голландского табачка.

Подаренный пруссаками табачок оказался весьма забористым и ароматным, но уж очень он был дорогим по торговой цене. А государю этот табачок чрезвычайно полюбился, но он, будучи по жизни большим жмотом, этот табачок сам никогда не покупал. Внутренняя натура Петра Алексеевича не позволяла ему такие деньжищи на какой-то там табак тратить. Поэтому проблему поставки голландского табака государь решил древнейшим способом: время от времени он намекал друзьям и приятелям о том, что табачок-то у него заканчивается. А те старания ради, чтобы стать еще ближе к государю, с большою радостью шли на расходы, этот дорогой голландский табачок покупая, и ему, как подарок, передавали.

Эту свою привычку к голландскому табаку государь перенес и на государственные закупки, которые якобы должны делать люди, хорошо в том разбирающиеся. Когда в свое время я написал ему докладную записку о необходимости учреждения нашей тайной резидентуры при дворах европейских монархов, то это мое предложение государь благосклонно воспринял, но вопрос опять-таки решил по-своему. Он начал отбирать своих любимчиков и в качестве наших тайных резидентов направлять к европейским дворам. Помимо составления аналитических записок о политических интригах того или иного двора, мои резиденты были обязаны, но, слава богу, только по поручению государя, заниматься покупками интересных и познавательных книг, художественных картин, философских работ и работ в других областях науки.