Шпион Его Величества - [91]

Государь закурил, пуская дым в открытое окно, я присел за стол и начал доедать гуся, на три четверти съеденного Петром Алексеевичем, уж очень голоден в этот день был. Зная привычку государя, протянул и из наполовину опустошенной бутылки разлил анисовку по двум чаркам. Вторая чарка в горло обычно идет с некоторым трудом, но эта под суровым взглядом Петра Алексеевича рыбкой проскочила в мое горло. Утерев мокрый от водки рот рукавом кафтана, ведь после второй чарки водки не закусывают, я внимательно посмотрел государю в глаза.

Следует признать, что Петр Алексеевич очень не любил, когда ему так внимательно и бесстыдно смотрят в глаза, быстро на это гневался, а иногда бил кулаком по голове, приговаривая:

— Не туда смотришь, дурак, смотри в другую сторону.

Но на этот раз государь на мой бесстыдный взгляд не обратил внимания и сказал:

— Плохи мои дела, Алешка. Старею я, да и болезни совсем донимают. С сыном, Алешкой, не могу общего языка найти. Чувствую я, что он злобу начал противу меня таить. К тому же ты, чертяка, оказался совсем прав в отношении поведения датчан и англичан, поэтому я принял окончательное решение в следующем году отправляться в Париж и искать там поддержки нашим делам и планам. Так что займись перепиской с двором французского регента, готовь поездку в Париж. Зиму проведем в теплой Европе, зима тут гораздо мягче нашей русской зимы. Катька-то опять на сносях, ей будет совсем невмоготу возвращаться домой по плохой дороге. Что же касается англичан, сделай так, чтобы они немного помандражировали по этому поводу. Устрой им пару неприятностей, а то они считают себя великими и неприкосновенными. Но особо не перебарщивай, войны мне с Англией пока не надо.

Когда я с Петром Алексеевичем принимал третью чарку, к государю заглянул карлик Лука и, страшно оскалив лицо, этой улыбкой монстра попытался развеселить мрачного и грустного Петра Алексеевича. Тот только краем губ улыбнулся в ответ своему верному шуту и сказал, чтобы тот позвал певчих. Должен признать, что анисовка — это наилучший напиток, которого можно выпить ведро, под благословенное русское пение. Русские песни брали за душу и наизнанку нас выворачивали.

Восемь певчих выстроились в полукруг перед нашим столом и сладкими голосами затянули русские фольклорные песни. Пришел Борька Куракин и, толкнув меня в бок, влез сидеть между мной и государем. К нам попытался присоседиться тайный советник Петька Толстой, но тут у меня не выдержал характер и спьяну я его так шуганул… Так он, гад конопатый, вывернулся и пристроился с другого бока государя Петра Алексеевича. Последним пришел Долгоруков Василий Владимирович,[91] который молча пристроился рядом с Петькой Толстым, я хорошо знал и уважал этого человека. Правда, краем уха слышал, что многие новации государя он не уважал и дерзко хулил, но выпить в хорошей компании никогда не отказывался. По долгу службы я многое знал, но особо не любил распространяться о тайных сторонах и качествах придворных и приближенных государя Петра Алексеевича, одновременно делая так, чтобы они обо мне ничего не знали.

Компания собралась хорошая и много пьющая, каждый член этой компашки хорошо знал свое место и возможности, поэтому не выпячивался, а сидел и слушал, что государь в это время говорил.

Я по опыту общения с Петром Алексеевичем хорошо знал, чем обычно кончаются эти вечерние посиделки с государем под звон чарок и пение певчих. Немного поднапрягся и силой воли попытался вывести из своего тела излишний алкоголь, вернуть голову к ясному мышлению. К своему удивлению, я вдруг осознал, что мне это удалось сделать, мне полегчало, голова посвежела, в нее вернулись хорошие мысли, но виду я не показал. Сохранил на лице умное, молчаливое и одновременно гнусное выражение лица, личину, которую я носил последнее время. Двумя перстами с брезгливым отвращением взял чарку с анисовкой и, благородно отворотив морду в сторону от благой компании, одними губами осторожно начал посасывать водку из чарки.

Борька Куракин, сидя рядом с государем, оказался не в состоянии выдержать этого моего антисанитарного чудачества и, по-приятельски толкнув меня плечом, с усмешкой поинтересовался:

— Леха, ну чего ты анисовку так грязно пользуешь, это ж ведь благой, божеский напиток, а ты ее, словно отраву какую, принимаешь. Смотри, как Петр Алексеевич чарку лихо заглотал. Любо-дорого смотреть и за державу не обидно, что у нас такой государь! А ты, гад проклятый, сосешь и сосешь, да и губами причмокиваешь, словно за мамкину титьку ухватился. Ведешь себя так, что мне непонятно, то ли ты русский, то ли басурман проклятый!

Я не стал вдаваться в полемику с этим великим ученым дипломатом. Как ни крути, он всегда последнее слово скажет, а ты все равно в дураках останешься. Я поднял чарку к губам и в один глоток ее опорожнил.

В этот момент слуга Балакирев принес легкую закуску, мне в ней больше всего нравились соленые орешки в скорлупе, которые датчане называли фисташками. А Петр Алексеевич своей лапищей ухватил еще одну ножку гуся и, похрюкивая от удовольствия, начал ее обгладывать. Видимо, голоден государь оказался, удивительная соразмерность в нем имелась, когда он пьет, то и неимоверное количество еды уничтожает.