Шпицбергенский дневник - [55]

Система взаимоотношений уполномоченного и администрации рудников была довольно странной. С одной стороны, уполномоченный был вправе и обязан требовать от директоров обоих угледобывающих рудников выполнения целого ряда правил, связанных с особенностью расположения российских предприятий на архипелаге, находящимся под суверенитетом иностранного государства, то есть был как бы их вышестоящим лицом. А с другой стороны, в связи с тем, что зарплата уполномоченного была заметно ниже того, что получал директор рудника и ряд его подчинённых, то, идя навстречу незадачливому начальнику, директор рудника принимал уполномоченного к себе на рудник на какую-то незначительную должность, чтобы немного приплачивать ему, и тем самым ставя его от себя в некоторую зависимость.

Иной человек, правда, в такой ситуации воспринимал бы вторую должность в качестве взятки со стороны ниже стоящего и чувствовал бы себя более независимым, однако это сложный вопрос и находится в плоскости человеческих характеров, которые воспитываются с рождения. Характер Александра Васильевича не позволял ему быть резким по отношению к любому, кто способен повлиять на его собственную судьбу в ту или иную сторону. По этой причине он всегда очень осторожен в отношениях с людьми, долго продумывает все за и против, прежде чем принять для себя какое-то решение.

Эта осторожность и щепетильность в работе позволили ему, человеку с образованием горного инженера, уже второй раз оказаться на Шпицбергене в качестве представителя треста, занимающегося экономическими связями не только с Норвегией, но и со многими другими странами, проявляющими интерес к российскому дешёвому углю или жизни российских посёлков. Теперь ему было всё известно, он стал главным специалистом по норвежскому законодательству, относящемуся к архипелагу и пребыванию на нём иностранных компаний. Он был почти незаменим.

Одно плохо: иностранных языков Александр Васильевич в молодые годы не изучал, а теперь, когда нужно бы, сделать это оказалось довольно не просто.

Ну, выучишь десяток другой слов и выражений, но для свободной беседы это ох как недостаточно, так что приходится пользоваться услугами переводчика. Да вот беда, не с каждым сработаешься, не каждый захочет ехать в такую даль на такую маленькую зарплату. Я в этом смысле оказался находкой, поскольку, соглашаясь ехать, даже не спросил о зарплате — меня тянула романтика.

Народу в аэропорту было много. Я думал, что это все встречающие, но оказалось, что половина толпившихся готовилась улетать на материк самолётом, которым мы только что прибыли. То есть здесь в норвежском аэропорту происходила пересменка шахтёров. Ни для прибывших, ни для улетавших никакой таможни. Шпицберген зона безвизовая. Никого не интересуют твои паспорта, прописка, гражданство. Но пока ты в аэропорту.

Часть только что прилетевших из Москвы, главным образом женщины и дети, отправляются первым рейсом вертолётов, кто в Баренцбург, кто на Пирамиду. Я, в ожидании возвращения вертолётов, отдаю Александру Васильевичу две переданные ему из Москвы две сумки, а свои чемоданы и пару букетов цветов потихоньку перетаскиваю из помещения на улицу к выходу на аэродром.

На большой площадке почти по центру стоит столб с указателями, направленными в разные стороны. На стрелках написаны расстояния до различных столиц мира. Так я узнал, что до Москвы две тысячи триста километров, то есть вдвое больше чем до Северного полюса, а, например, до Гонолулу аж восемь тысяч девятьсот километров. Так а мне туда не надо пока.

Солнце светило, но тепло не казалось. Когда я выносил вещи к аэродрому, подул ветер, и пришлось надвинуть на лоб кепку, чтобы не сорвало. Горы в снегу великолепны. Но ни одного деревца. Непривычно. Мне кажется, что именно здесь снимали кинофильм «Авария». Хотя там, по-моему, имелся в виду не север. Однако когда наш самолёт с новыми пассажирами пошёл на взлёт по полосе вдоль горы, то мне почудилось, что вижу кадр из этого фильма, только без землетрясения и пожаров.

В помещении аэропорта один угол, очевидно, отведен для местных пассажиров. Там стоят и сидят люди в другой (не нашей) одежде, говорят на другом (не нашем) языке. Я к ним не подхожу, в контакт не вступаю. Задачи пока такой нет. Просто наблюдаю за ними со стороны. Интересно. Это, конечно, не Африка, не Индия и не Пакистан, где мне доводилось бывать. Совсем другой народ, совсем иначе держатся, иначе ведут себя. Там, на юге, всё оживлённо, громко кричат, похлопывают друг друга по плечам, жуют пан, бесконечно сплёвывая желтоватую слюну. Здесь тоже беседуют, но сдержанно, степеннее, цивилизованнее что ли. Хотя кто может сказать, какая цивилизация более цивилизованная?

Но вот прилетел вертолёт. Кто-то объявил, что это в Баренцбург. Все потянулись с вещами к маленькой лестничке. Мужчины помогали затаскивать багаж в салон и укладывать его в хвостовую часть вертолёта. Уселись как десантники на скамьи вдоль бортов. Над головами висят сумки со спасательными жилетами. Нас более двадцати. Некоторые даже почти стоят. Пропеллер долго жужжит, потом наш аппарат трогается с места, не спеша выруливает на взлётную полосу, и вот мы уже над океаном, точнее, фьорд архипелага. И хоть мы теперь не так высоко над водой, что даже видны барашки волн, однако ни китов, ни каких-то других крупных водоплавающих под собой не вижу. Птицы, те носятся маленькими чёрными точками, а морских животных не видно, к сожалению. Летим чуть пониже горных вершин, которые здесь довольно плоские, как оказалось. Кто-то в ответ на моё изумление по этому поводу сказал, что эти горы потому и называются столовые, что напоминают собой столы. Любопытно.