Шпицбергенский дневник - [54]

К этому времени я уже позавтракал (Алёна и Юля так рано есть не стали), и мы, присев и помолчав перед выходом на дорожку, успели вынести все вещи. Упаковывались с некоторыми трудностями: вещи не помещались в багажник, так что часть пришлось положить на переднее сидение. Наконец помчались по уже светлым утренним набережным до самого Кремля, а затем по Тверской хоженой мною перехоженной.

В Шереметьево-1 таксист высадил нас у здания отправления, взял с меня по двойному тарифу, плюс десятку за заказ и всё равно получилось лишь тридцать рублей. Я думал, что сдерёт не меньше пол сотни. Однако выяснилось, что зал для депутатов, откуда отправляют полярников, существенно дальше. Попросил носильщика с тележкой перебросить вещи туда, за что заплатил пять рублей, хотя тоже полагал, что перевозчик тяжестей запросит больше. Не запросил.

Минут двадцать просидели в одиночестве, пока я не сообразил, что нужно поискать полярников, которые должны были прибыть автобусом. Оказывается все они, одетые в одинаковые дублёнки, по которым их не трудно было определить, уже находились у помещения со строгой надписью «Таможня», где всё уже было в движении. Оттащили туда мои вещи, и вот уже чемоданы и сумки ползут по транспортёрной ленте через всёвидящее око рентгена.

Тут гладко выбритый и вычищенный таможенник таким же вычищенным от сует света взглядом замечает в моей декларации сумму заявленных мною долларов и останавливает ленту. Ему надо увидеть указанные доллары и разрешение на их провоз. Предъявляю запрашиваемое. Мужчина в гладкой форме внимательно пересчитывает купюры, проверяет бумагу из госбанка — всё нормально. Он хотел уж было включить транспортёр, но вдруг спохватывается:

— А покажите тридцать советских рублей.

Но и они у меня были наготове, лёжа в отдельном кармашке портмоне.

То, что в другом отделении кошелька было ещё двести рублей, молодой таможенник не заметил и не стал проверять, положившись на моё спокойствие.

Впрочем, эти деньги мне были не нужны в краю, где ими никто не пользуется, и я отдал их тут же жене. Как мне сказали, на Шпицбергене в российских посёлках своя собственная валюта.

Попрощавшись с женой и дочерью, потащил вещи на весы. Тележек здесь не было. На вес чемоданов почти никто не смотрел, поскольку трест «Арктикуголь» оплачивал всё оптом. После паспортного контроля вошли в зал, где ни магазинов, ни каких-либо других услуг не оказалось, словно мы выезжали не далеко за границу, а куда-то совсем рядом внутри страны. Причина в том, что по этому маршруту не летят иностранцы, а потому, кому нужны удобства? Что меня всегда удивляет, так это наше российское расшаркивание перед иностранцами и абсолютно наплевательское отношение к своим собственным гражданам.

В самолёте сел у окна так, чтобы всё видеть внизу, и это было прекрасно. Люблю наблюдать полёт. Минут семь прорывались через три слоя облаков. Но они скоро исчезли, и под крылом появилась береговая полоса Балтийского моря. Из динамиков донеслось, что мы пролетаем вблизи Петрозаводска. В десять тридцать обещали пролёт над Архангельском, но я его не увидел. Неплохо покормили обедом и угостили сухим вином.

Первая посадка в Мурманске. Долго сидели в самолёте в ожидании автобуса. Вот он пришёл, все перешли в его салон и поехали к чему-то, напоминающему сарай. Вытянулись в очередь для прохождения паспортного контроля, после которого попали в тесную комнатку, где едва хватило сидячих мест для женщин. Остальным пришлось стоять. К счастью, скоро пригласили на посадку. Так я и не понял, для чего выходили из самолёта.

Следующая остановка конечная. До этого нам успели предложить кофе с пирожными. В море, как ни старался, никаких китов не видел, но летели-то мы высоко. Остроконечные горы архипелага появились неожиданно. Они уже покрыты снегом и необычайно красивы. Но любоваться пришлось не долго, так как вскоре начали снижаться. Пристегнули ремни, и самолёт вошёл в плотные облака. Когда за окном ничего не видно, то кажется, что самолёт кружит.

Потом показалось, что начали подниматься вверх, а на самом деле, наоборот, прорвались под облаками и понеслись над фьордом, по которому, быстро отставая от нас, плыл какой-то кораблик, а можно было подумать, что он просто там стоит без движения. Развернулись над снежными вершинами гор и, едва успев увидеть слева засевший в долине городок, понеслись навстречу посадочной полосе. Справа мелькнуло одноэтажное здание аэропорта, напоминающее обыкновенный ангар.

Тёплая одежда на нас при выходе из самолёта оказалась не лишней. Погода не московская. Горы в снегу. Это Шпицберген. Спустились по трапу прямо к открытым дверям в аэровокзал, если его можно так назвать. Я даже не заметил, были ли там норвежцы. Кругом наши.

Александр Васильевич, протянув руку, встретил меня словами: «А, с приездом. Информирован. Ну, извини» и побежал встречать других.

Александр Васильевич Ткаченко, мой начальник на тот момент, который и пригласил меня работать на архипелаге переводчиком при нём, человек весьма любопытный. Слово «любопытный» имеет два значения, но оба подходят к этому человеку, хотя в данном случае я имею в виду значение «достойный внимания», а не «проявляющий любопытство». Чуть крупнее меня ростом и всего лишь на три года старше он всегда выглядел солиднее меня. Понятно, что должность уполномоченного государственного треста в Норвегии сама по себе солидная на фоне шахтёрского коллектива, имеющего отношение только к добыче угля и далеко отстоящего от международных связей. Но солидность его несколько скрадывалась большой степенью неопределённости положения на руднике относительно других руководителей.