Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [79]

XI

…в какой-то момент мне послышались среди гулких выстрелов гладкоствольных кремнёвых ружей сухие, рассыпчатые щелчки мосинки. Я вслушался – но в этот самый момент сноп картечи угодит точно в «бронепердунок». Лобовой лист брони загудел боевым барабаном. От бортовых брустверов полетели щепки, и одна из них глубоко впилась мне в щёку. Мальчишка испуганно пригнулся и закрестился.

– Не дрейфь, брат-храбрец! – я похлопал сына кузнеца по плечу. – Броня держит, не пропадём. Давай, готовь свой запал, уже скоро!

Броня действительно оказалась вполне надёжной – лишь в паре мест пущенные почти что в упор картечины смогли пробить металл, но дальше не пошли, застряли в подложке из дубовых досок, встопорщив щепки на изнанке. Наверное, сумей французы попасть в нас ядром, дело могло бы обернуться куда хуже, но единственный чугунный мячик провыл над самыми головами куда-то в лес. Я выглянул в амбразуру – до ворот оставалось ещё шагов сто. Правое орудие стояло, брошенное расчётом, около левого суетилась кучка людей в сине-белых мундирах.

– Давай вон по тому! – я показал дяде Васе цель. Тракторист проорал что-то в ответ, но звук растаял в ружейной трескотне и тарахтенье дизеля, «бронепердунок» послушно вильнул на курсе и замер. Артиллеристы, почуяв неладное, кинулись врассыпную, и лишь один, самый, видимо, храбрый и безрассудный, остался на посту.

– Огонь!

Мальчишка поднёс кончик запальной трубки к язычку огня в лампадке, и когда она затрещала и застреляла искорками, засунул второй конец в запальное отверстие. Я начал считать про себя – шесть, пять, четыре…» После испытаний я потребовал укоротить трубки вдвое, так что на счёте «один» труба с рёвом выпалила. Облако огня окутало пушку, француз с воем покатился по земле. Секундой спустя раздался протяжный грохот, за воротами вырос дымный клуб – взорвался подожжённый нашим выстрелом зарядный ящик, взрывной волной четырёхфунтовку отбросило на кирпичный столб ворот, в щепки размолачивая лафет.

«…эх, Антип огорчится: были бы у его крестьянской армии сразу две трофейных «орудии». Впрочем, самому пушечному стволу вряд ли что-то сделается от нашего кустарного «напалма», а лафет вполне можно и починить…»

– Дядь Вася, тарань ворота, вышибай! Расчистим дорогу мужичкам!

Я подхватил мушкет и пристроил его в амбразуре, продолбленной между шпалами. Это был последний из трёх имеющихся у нас «огненных зарядов» – заново оснащать и заряжать «огнеплюи» можно только на базе, так что теперь «бронепердунок» превратился из огнемётного танка в ползучую стрелковую ячейку.

Впрочем, и этого уже не требовалось. Французы разбегались, бросая оружие; крестьяне Антипа, хлынувшие во двор и моментально его заполонившие, догоняли их и били дубьём. Несчастные падали на колени и задирали над головой руки. Я вскочил на ноги и замахал мушкетом, привлекая внимание «народных мстителей».

– Живыми, живыми берите, и побольше! За каждого целого француза – двугривенный серебром!

Этот тариф мы заранее оговорили с Ростовцевым, предвидя примерно такое развитие событий. Бобрищевцы, услыхав о столь щедрых «премиальных», кинулись вязать пленных кушаками. Но во двор уже въезжали на рысях гусары – серомундирные всадники отсекали большую группу беглых супостатов, лишая, таким образом, бобрищевских вояк законного заработка. Я огляделся, осматривая двор, усеянный то тут, то там мёртвыми телами, махнул рукой корнету Веденякину – тот с двумя гусарами конвоировал полдюжины понурых спешенных улан. Крестьяне хмуро на них поглядывали на поляков – каждый из них уже видел в поляке не столько врага, сколько две серебряных монеты с орлами, по десять копеек каждая, по какому-то недоразумению природы снабжённые ногами, руками и головой.

«…Победа!..»

Для того, чтобы забрать с собой все захваченные повозки, пришлось звать мужичков из соседней деревеньки Собакино – очень уж велик оказался обоз, который мы застигли в Успенском буквально «со спущенными штанами». Победа была полная, трофеи велики, а всё же, задерживаться здесь лишнее время не стоило. Сколько-то французов наверняка сумели уйти верхами, и теперь могли позвать подкрепление – усадьба было традиционным местом ночёвок для следующих по Смоленскому шляху обозов и воинских частей, и французы, конечно, не потерпят занозы в столь чувствительном для себя месте.

Пока бегали в Собакино за возчиками, пока грузили на подводы немногочисленных раненых – по счастью, в-основном из числа неприятеля – пока бобрищевцы под руководством Антипа суетились вокруг повозок и фургонов да обдирали под шумок убитых, Ростовцев велел накормить своих бойцов. Благо, у одного из костров обнаружился чугунный котёл с ещё горячим супом, сваренным для гарнизонных солдат – но так и не попавшим во французские желудки. При котле маялся неизвестностью щуплый солдатик из нестроевых – вооружённый одной лишь поварёшкой на длинной деревянной ручке, он счёл за благо сопротивления не оказывать и сдался сумцам, на его счастье подоспевшим к костру прежде мужиков.

Когда мы подошли к костру, французик что-то угодливо затараторил, часто кланяясь. Ростовцев ответил; тогда француз извлёк из-под полотняного, в пятнах жира и копоти, передника большую деревянную ложку, зачерпнул из котла и подув на содержимое, протянул поручику. Ростовцев брезгливо понюхал, но всё же отведал угощение, после чего о чём-то спросил. Француз торопливо ответил, всё так же угодливо сгибаясь в пояснице.