Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [48]

… сабли конных егерей попадали мне по спине, по плечам, царапали толстую кожу панталера, распарывали сукно, оставляя на теле длинные кровоточащие рубцы. То есть, это потом я их разглядел – а тогда, в горячке боя, я ни на что не обращал внимания. Старался беречь шею, голову и запястья – и не попасться на укол остриём. Фехтованием тут и не пахло: отмахнул удар, рубанул навстречу так, что соударение клинков болью отдалось в запястьях – а кони уже разносят «поединщиков» в стороны, и приходилось отбиваться от нового противника.

Единственный раз я достал неприятеля всерьёз: когда пригнулся, пропуская над собой горизонтальный удар, а сам, распластавшись на гриве лошади, ткнул острием чуть выше зелёного, с голубым приборным сукном, воротника – и до ужаса отчётливо ощутил, как сталь входит в живое, тёплое. Как хлынула из пробитой гортани кровь, я так не увидел – крутился на месте, отражая новые удары, сыплющиеся со всех сторон.

И вдруг – всё закончилось. Конь мой стоял на месте, передергивая кожей на шее и негромко фыркая. А я опустил шпагу вдоль стремени и ошарашенно озирался по сторонам. Казаки сноровисто вязали пленных, не забывая выворачивать карманы и сухарные сумки, гусары сносили на специально отобранный для этого воз охапки пистолей, сабель и мушкетонов. Стонали раненые, валялись мёртвые тела, и кровь, вытекающая из ран, дымилась, быстро впитываясь в дорожную пыль. Плечо, задетое конноегерской саблей, наливалось болью, но крови не было – клинок совсем чуть-чуть разорвал плотное сукно, а до кожи не добрался, так что дело ограничилось ушибом.

Я поднял шпагу – клинок безжалостно выщерблен. Вот, называется, и пофехтовал: придётся теперь править его с помощью точильного бруска, убирая самые глубокие зазубрины…

– Слазь-ка с коня, барин, сидай на телегу. – прогудел Прокопыч. Видимо, Ростовцев отрядил его присматривать за моей драгоценной персоной… – Сымай одёжу, глянем, не пораненный ли?

Ни сил, ни желания спорить не было, тем более, что полученные в бою отметины (язык не поворачивался назвать их «ранами») в самом деле, стоило осмотреть. Я нашарил за пазухой наган, запихнул его за пояс и сполз с седла. На то, чтобы молодецки соскочить, не касаясь стремян, как делали это гусары, меня не хватило.

Ощущения не подвели: первая в моей жизни сабельная рубка наградила меня десятком ссадин, двумя кровоточащими порезами и длинной, но неглубокой раной-разрезом на плече. Прокопыч по моему требованию плеснул на неё перекисью из почти пустого пузырька, перевязал заранее запасённой чистой тряпицей, после чего – протянул манерку с водкой. Вот это точно было не лишним: я глотал обжигающую гортань жидкость, а ростовцевский ординарец одобрительно крякал: «Всё верно, барин, она завсегда для ран полезная. А что болит – так енто ерунда, енто пройдёт, завтра будешь скакать молодцом…»

Казаки с гусарами закончили обирать убитых. Трофеи и раненых – французов, своих, без разбору – разместили на двух захваченных повозках. Всадники скакали по опушке, ловя конноегерских лошадей; пленных сгуртовали в кучку, и они теперь стояли, уныло озираясь, под охраной троих вооружённых длинными пиками казачков. Но не эти плоды недавней схватки привлекали моё внимание. Большая куча из книжных стопок, перевязанных бечёвками, выросла на обочине, куда вываливали содержимое захваченных повозок. Я встал, поморщился от боли в раненом плече, и побрёл к нашему главному «трофею», возле которого уже ждал меня поручик Ростовцев.

IX

– Не нашли мы вашего поляка, Никита Витальич. – посетовал поручик. – Казачки раненых и убитых осмотрели, все во французских мундирах. Сейчас Веденякин с Вревским пленных расспрашивают. Может, что и выяснится…

Ещё в русском лагере, обсуждая предстоящий набег, я рассказал Ростовцеву о роли, которую Гжегош Пшемандовский играет в этой истории – как я это сам представлял, разумеется. Поручик выслушал меня со всем вниманием и согласился, что поляка надо бы захватить, и лучше бы, живым. Но не повезло: пленные твердили, что да, был такой, и даже помогал французам – но пропал, и никто не видел, куда. Один из обозных возниц вроде, припомнил, что поляк ехал на телеге, отобранной у местных пейзан – но в какой-то момент свернул с просёлка куда-то вбок вместе с тремя трое конными егерями, специально отряжёнными ему в сопровождение су-лейтенантом. Но того тоже не спросить – под самый конец схватки на дороге французский офицер вырвался из окружения и ускакал, отчаянно пришпоривая коня. Казачки, погнавшиеся, было, за су-лейтенантом, догнать его не смогли – то ли конь у француза был хорош, то ли страх подгонял его получше любой плётки. Говорили только, что в седле он сидел не один – за спиной у француза скорчилась женская фигурка, и казачки уверяли, что «мамзелька была темна ликом, что твоя арапка…»

Далия, ну конечно! Мне оставалось только гадать: по своей воле студентка из Алжира ускакала с французом, или тот заставил её силком? Скорее – первое, что ей стоило спрыгнуть с седла и спрятаться в придорожных кустах? С погоней на хвосте су-лейтенант наверняка не стал бы задерживаться ради поисков…