Шпага чести - [10]

Люси, Жижи, мадам Мисраки не знали ни секунды покоя — да разве откажешь, когда приглашают к танцу эти бравые, элегантные кавалеры, каждый из которых считал бы себя обойденным, если бы ему не удалось вновь и вновь закружить по блестящему паркету столь очаровательных партнерш.

Только один из них одиноко сидел в углу на мягком стуле и с завистью следил за весельем своих товарищей.

Генерал Пети, заботившийся, чтобы никто не скучал, сказал на ухо Люси:

— Вот тот парень, Ив Бизьен, умирает от желания потанцевать с вами. Но очень застенчив. Помогите преодолеть эту слабость — на фронте у него не будет лучшего воспоминания.

Люси ускользнула от красавца Марселя Альбера, подошедшего к ней с явным намерением пригласить к танцу, и направилась в дальний угол.

— Ив, дорогой, сегодня надо веселиться.

Спокойно взяла за руку вконец оробевшего Бизьена и вывела в центр зала.

Танцевали танго «Говорите мне о любви». Его почему-то очень часто ставил Жан Тюлян. Вот он завел патефон, оглянулся, увидел, что Люси, Жижи и мадам Мисраки уже заняты, сел верхом на стул, положил руки на спинку, уперся в них подбородком, уставился взглядом в одну точку и слушает, слушает… Похоже было, что он весь предался безмерно дорогим воспоминаниям. Кончилась мелодия, Тюлян механически переставил патефонную головку на край пластинки, и снова зал наполнился томным, напевом с воркующими французскими словами «говорите мне о любви…»

Это было на руку Бизьену. Он не выпускал Люсетт, водил и водил ее по кругу, без конца о чем-то болтал, млея от счастья столь близкого общения с девушкой.

— Ив, летчик не должен быть таким стеснительным, — мягким, грудным голосом говорила Люси.

— Перед красивыми девушками я всегда теряюсь, — откровенно ответил он.

— В таком случае вам достанется в жены самая красивая на свете.

— Почему?

— Потому что женщины легко угадывают тех, кто может по достоинству оценить их красоту.

— Почему же тогда вы не угадали?

— Ого! — удивилась Люси. — Вы стеснительны, но наблюдательны…

Жан Тюлян перевернул пластинку — полилась какая-то полуцыганская мелодия. Минутной паузой воспользовался Альбер Литольф — стройный, корректный, сдержанный.

— Разрешите! — обратился он к Люси.

Откровенно говоря, ей хотелось еще поговорить с Бизьеном — какой женщине не нравится, когда предметом приятного разговора становится она сама? Но Литольф умел себя поставить так, что ему трудно было отказать. Бизьену оставалось только снова отправиться в свой угол. За ним пошел и Пуликен. Дружески положил ему руку на плечо.

— Не надо грустить, дорогой Ив, вернемся во Францию — все наверстаем.

— Вы правы, мой майор. Только когда это будет?

— Будет, Ив, обязательно будет.

Тюлян отошел от патефона — кто-то завел новое танго. Танцы продолжались. Они помогали Пуликену открывать подчиненных ему людей с совершенно неожиданных сторон. Никому раньше не приходило в голову, что так стеснителен Бизьен, легко поддается грусти Тюлян, холодно-корректен Литольф, весел и любезен Дюран, галантно-учтив Прециози, горяч, энергичен Риссо, светски предупредителен де ля Пуап, шутлив, неназойлив Мишель Шик…

Время от времени музыка прерывалась, все подходили к столу и стоя произносили тосты. За свободную Францию, за успех миссии «нормандцев», за столь неожиданную теплую встречу в Москве.

Вот наступил очередной антракт в танцах. Марсель Лефевр поднял наполненный искрящимся шампанским бокал:

— Друзья! Мы покинули свою поруганную родину, чтобы вернуться к ней победителями. Другого пути у нас нет. Выпьем за победу!

— Франция проиграла сражение, но не проиграла войну, — добавил Пети.

— Браво, генерал! — воскликнул Марсель Альбер.

— Не мне браво, дорогой, это сказал де Голль, — уточнил Пети.

— Браво де Голлю! — воскликнули хором обступившие стол летчики и, подождав, пока женщины пригубят бокалы, дружно опрокинули свои.

— Кстати, — вдруг обратился ко всем Риссо, — а кто слышал призыв Шарля де Голля к французскому народу? О нем много говорят, а вот точный текст его почти никому из нас неизвестен.

Через несколько минут генерал Пети показал присутствующим листовку и объяснил:

— Это и есть призыв де Голля, с которым он обратился к французскому народу по лондонскому радио восемнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года. В виде листовок он был разбросан через несколько дней над Францией, Люсетт, будьте добры, прочтите.

Хорошо поставленным голосом диктора, четко выговаривая каждое слово, Люси начала читать:

«Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить борьбу. Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве нанесено окончательное поражение? Нет! Франция проиграла сражение, но не проиграла войну, Франция не одинока! Она не одинока! Эта война не ограничивается лишь многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война… И хотя мы сейчас подавлены механизированными силами, в будущем мы сможем одержать победу при помощи превосходящих механизированных сил… Я, генерал де Голль, находящийся в настоящее время в Лондоне, обращаюсь к французским офицерам и солдатам, которые находятся на британской территории, к инженерам и рабочим, к специалистам по производству вооружения… с призывом установить контакт со мной. Что бы ни произошло, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет… Перед лицом смятения умов, охватившего французов, перед фактом ликвидации правительства, ставшего прислужником врага, и ввиду невозможности восстановить действие наших институтов я, генерал де Голль, французский солдат и командир, с полным сознанием долга говорю от имени Франции.