Шоу для завистницы - [3]

Что поделаешь, учительница русского языка и литературы, мечтающая о яркой городской жизни, осела в сельской глубинке, выйдя замуж за станичного электрика. Она все думала, что вот-вот — и семья Павловских уедет в город, и ее дети добьются каких-то особых успехов, и она сама, все еще нестарая женщина, успеет пожить в городской квартире без всех этих резиновых сапог — ходить по своему подворью, без кормления многочисленных гусей-утей, поросенка — а как же без своей свинины? Без тяпки, с которой не расстается всю весну, выпалывая с огорода упорные сорняки. Без мешков с картошкой, которой обычно мои родители собирают столько, что приходится продавать — не выбрасывать же!

Если подумать, кое-что из мечты моей мамы сбылось. Не у нее самой, так у ее детей. По крайней мере сын живет в Петербурге, имеет свою фирму по ремонту иномарок, ежемесячно высылает родителям деньги, хотя мама пытается отказаться:

— Витюша, ну зачем ты шлешь деньги, у нас свое хозяйство, мы неплохо живем…

— Ага, ухитряетесь даже Ваньке помогать. — Понятно, что Ванька — это я. — А от меня она денег не берет!

Вообще-то я и от родителей стараюсь ничего не брать, но тогда столько обиды получаю, что легче их помощь принять, чем отказаться. Тем более что в памяти у всех нас еще свежи те времена, когда без содействия родителей мы с Мишкой просто не выжили бы.

Да что там, к своему брату я тоже однажды обращалась, когда у родителей — я выплачивала деньги за машину — брать уже было стыдно, а он еще не имел никакой своей фирмы и только что окончил институт в Петербурге.

Свалившиеся на меня незадолго до этой поры деньги я потратила так же бездарно, как и получила. Поменяла свою квартиру на большую без доплаты, но мебель в нее купила дорогую. Потом мне позарез понадобилась машина, а ее я уже взяла в кредит, а потом деньги кончились, и как назло я временно осталась без работы. А потом нам с Мишкой опять стал грозить голод.

Перед родителями мне было не то что стыдно, страшно: я истратила такие деньги, какие они не заработали бы и за десять лет! И тогда я вспомнила о брате.

— Витя, — рыдала я в трубку, — у тебя нет пары сотен рублей? Как только заработаю, я отдам. А то я уже всем должна, за садик заплатила последние деньги, не на что Мишке даже сок купить.

Правда, тогда он ходил совсем в другой садик, муниципальный, даже не садик, ясли, но и за них нужно было платить.

Брат не просто проникся моими проблемами, испугался за меня. Я вообще-то не из плакс, и слезы у меня он видел разве что в детстве.

— Сейчас я позвоню Корове, — торопливо сказал Витя, — он должен мне сто баксов. Если он тебе их немедленно не принесет, я его убью!

Арнольд Коровин, к тому времени третий год учившийся в университете на худграфе, считал себя человеком богемы, задолжал деньги, наверное, половине жителей нашего города. Знакомых и друзей у него было больше, чем у кого бы то ни было. Я иной раз встречала его на улице, всегда довольного собой, ничем не озабоченного, а уж попыткой раздать долги тем более. Получать их от него, по-моему, было равносильно тому, чтобы высекать воду из скалы.

Он считал себя гением и верил, что его картины, как и картины знаменитых художников-однофамильцев, будут в скором времени стоить миллионы, а до того надо ли забивать себе голову ерундой?

От слов брата я сразу сникла и поняла, что больше мне рассчитывать не на кого.

Было два часа дня субботы, и Мишка, обычно с боем отправлявшийся днем спать, на этот раз покорно улегся в кровать. Мне хватило денег, чтобы купить ему сладкий творожок, который он тоже съел без каприза.

Чем обедать мне, я старалась даже не думать. Неужели у кого-то в этом мире была проблема, как похудеть?

А через час в мою дверь позвонили. Я открыла, не спросив, кто там. В двери стоял сияющий Корова, весь увешанный пакетами с продуктами и глядевший на меня чуть ли не со страхом.

— Одни глаза остались! — потрясенно пробормотал он и прошел на кухню.

Я так же молча поплелась следом и опустилась на табурет. До сего момента я еще держалась, а тут вдруг силы будто покинули меня.

Коровин зажег газ, достал сковородку и стал что-то на нее накладывать. По дому потекли запахи жареного мяса, от которых у меня перед глазами появились сверкающие круги и я едва не свалилась со стула.

— Сейчас, сейчас! — приговаривал он, продолжая разворачивать пакеты и поглядывая на меня.

Потом я, наверное, отключилась. Думаю, не столько от голода, сколько от переживаний, чем я буду кормить Мишку вечером и к кому смогу обратиться, чтобы занять денег хотя бы на неделю. Назавтра я выходила как раз в ту самую частную спортивную школу и надеялась, что через неделю смогу получить какой-нибудь аванс.

Пришла я в себя от прикосновения к губам холодного стакана с молоком.

— Попей, — уговаривал меня Коровин, — а то ты бледна как смерть. Помнишь, я собирался писать с тебя ангела? Так теперь думаю, даже ангелы не бывают такими бледными…

А потом я сидела за столом, а Коровин исполнял роль моей кормилицы. Кажется, и в самом деле мой плачевный вид произвел на него такое впечатление, что лишил его аппетита. Зато я уплетала приготовленный Арнольдом обед, а он любовно посматривал на меня. И приговаривал: