Шоу безликих - [7]

— Однажды я отдам его моей дочери, — сказала она. — Возможно, когда наши дела станут лучше, она сможет выйти в нем замуж.

После этого я сумел убедить ее рассказать больше о своей семье. Сначала она осторожничала, но все же не смогла удержаться. Особенно когда я спросил о ее детях, Ниле и Нихале.

Я всегда немного завидовал им, этим мальчику и девочке, которых никогда не встречал. Знаю, это звучит абсурдно — у меня есть все, а у них ничего, но то, как сияют ее глаза, когда Прия рассказывает о них, всегда вызывает у меня легкую грусть и пустоту внутри. Она их любит всем сердцем, в этом нет никаких сомнений. И хотя она видит их лишь по несколько часов в месяц, свой выходной она ждет только ради этих нескольких счастливых часов.

Интересно, глаза моей матери сияют так же, когда она вспоминает обо мне? С трудом могу себе представить. Сомневаюсь, что мама вообще когда-либо упоминает обо мне — она слишком занята, обсуждает куда более важные вещи.

Прия между тем вернулась к работе: заливает муку водой и начинает месить тесто. Я наблюдаю за ее пальцами, какие они быстрые и ловкие!

— Что случилось? — спрашивает она. — Что мешает сэру спать на этот раз?

— Цирк, — признаюсь я ей. — Я очень, очень хочу попасть туда, но я уже знаю, что родители не разрешат.

Она отрывается от теста, и смотрит на меня. Ее лицо непривычно меняется — на мгновение взгляд становится тяжелым.

— Почему вы хотите пойти туда?

— А почему бы не пойти? — говорю я. — Все говорят, что это потрясающе.

— Да. Верно. — Ее тон стал сухим, голос чуть резковатым. — Готова спорить, что так оно и есть.

Она месит тесто, с силой надавливает на него кулаком. Кажется, будто она избивает его, чтобы подчинить своей воле. Снова и снова женщина лупит по нему, затем растягивает и снова скатывает в колобок. Возникает ощущение, будто она кого-то бьет. Атмосфера внезапно изменилась. Прия не обращает на меня внимания и сосредоточена исключительно на своей работе. Ее губы плотно сжаты, спина напряжена.

Что-то не припомню подобного, когда я тайком бывал здесь. Обычно мы болтаем часами, хотя оба знаем, что это запрещено.

Я сижу в неловкой позе и наблюдаю за ней.

Проходит несколько минут, прежде чем она нарушает молчание.

— Если вы уверены, что это может вам понравиться, — наконец говорит она.

— Почему это может мне не понравиться?

Она снова смотрит на меня, и на лице появляется странное выражение, которого я никогда раньше не видел.

— Вы действительно хотите знать? — спрашивает она.

— Да.

— Ну… — она на мгновение замолкает, будто собирается с мыслями. — О, не слушайте меня. Неважно, что я думаю. Я обычный Отброс, я просто не ведаю, о чем говорю.

Она отвернулась. Стоя спиной ко мне, добавляет:

— Думаю, вам пора спать. Нехорошо, что вы здесь со мной.

Прия никогда не говорила об этом раньше. Она берет мешок, достает морковку и начинает быстро и ловко ее нарезать.

Странно, почему ей не все равно, пойду ли я в цирк?

— Прия? — я не знаю, почему мне вдруг стало неловко. — С тобой все в порядке?

— Да, все нормально. — Ее голос теперь более сдержан, чем обычно. — Почему бы мне не чувствовать себя нормально?

— Я не знаю, — отвечаю я. — Просто не понимаю, что сделал неправильно.

Она вздыхает и поворачивается ко мне.

— Нет, — говорит она на этот раз более мягко. — Я не думаю, что вы делаете что-то не так. — Она откладывает нож и опирается на столешницу. Ее тело покачивается, она будто пытается устоять на ногах. Когда она поднимает глаза на меня, ее взгляд прожигает меня насквозь. — Цирк — это не волшебная страна чудес, Бен. Это тюрьма.

Она подходит к окну и смотрит на раскинувшийся внизу город. Мерцающие веселыми огоньками купола цирка маячат вдали.

— Там полно детей, Бен, большинство из них младше вас, — она холодно и безрадостно усмехается. — Вы думаете, что у них был выбор, Бен? Уйти из семьи и жить как сироты?

— Я не знаю, — отвечаю я. — Может быть, им нравится быть свободными подальше от родительских глаз. И вообще, они ведь всего лишь… — Я умолкаю прежде, чем слова успевают слететь с моего языка.

— Всего лишь Отбросы? Вы ведь это собирались сказать?

Я смущенно опускаю голову. Мне больше не хочется ее расстраивать.

Она возвращается к столу и снова принимается за морковь.

— Вы правы, конечно. Там только дети Отбросов; они вообще не имеют никакого значения. У Отбросов ведь нет никаких чувств, верно?

Я молчу.

— И это правильно. Ведь вам так говорят в школе, не так ли? Так же говорят ваши родители, ваше правительство. Конечно, это правильно.

Я не уверен, хочет ли она услышать ответ. Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу молча.

Я смотрю на ее спину, пока Прия энергично нарезает овощи, и у меня возникает странное чувство. Отчасти это чувство вины, отчасти чувство стыда. Все это не имеет смысла. Почему я чувствую себя так, будто сделал что-то неправильное?

В конце концов я складываю сари, оставляю его на табурете, а сам выхожу из комнаты и возвращаюсь в постель.

Хошико

Амина еще не вернулась, а все остальные уснули. Все, кроме меня. Грета тоже спит, ее дыхание глубокое и спокойное. Я зарываю лицо в ее мягкие волосы и крепко обнимаю.