Шотландия молодая - [66]

Я тихонько извинился, но она уже, видно, забыла об этом и прижалась ко мне снова, прямо к пробитому плечу. Я вскрикнул. И она проснулась, теперь уже тоже окончательно.

— Слушай, эй! — потормошил я ее.

— Что?

— Как оно, в целом?

— Ну а как оно может быть перед смертью?

Тьфу, я и забыл совсем. Ей-богу, забыл. Ну такой я сентиментальный дурень, в присутствии девушки могу забыть вообще обо всем. Почти.

— Лично я умирать так просто не собираюсь.

— Верно. Побольше бы саксов с собой захватить.

Немного помолчали.

— Слушай, я знаю одну песню. Она про Шотландию, но на английском. Не уверен, что ты ее слышала…

— Не, ну ты нашел время, о песнях думать!

— Погоди. — Я взял ее за ладонь здоровой рукой. — У нас песня всегда являлась лучшим средством, как бы худо человеку ни было.

Тихонько я напел знакомые любому кельтоману строки:

By yon bonnie banks and by yon bonnie braes

Where the sun shines bright on Loch Lomond

Певец из меня, конечно, отвратительный, и это мягко сказано. Чем тише, тем лучше.

Where me and my true love will never meet again

On the bonnie, bonnie banks o' Loch Lomond.

Именно поэтому, ну и еще, чтобы не привлекать внимания остальных, кто, возможно еще спал, я продолжил тихо-тихо:

'Twas there that we parted in yon shady glen

On the steep, steep sides o' Ben Lomond

Where in the purple hue, the hieland hills we view

And the moon coming out in the gloaming.

Мэри посмотрела на меня, я бы сказал, с любопытством. Я пропел припев:

O ye'll take the high road, and I'll take the low road

And I'll be in Scotland afore ye

For me and my true love will never meet again

On the bonnie, bonnie banks o' Loch Lomond.

— Ты сам это сочинил?

— Ну — я отвернулся. — Не совсем.

Я поступил неподобающе — песня сочинена посла разгрома восстания одним из узников в карлайлской тюрьме. Но что уж тут поделаешь.

— Ты… ты просто сумасшедший. Но гениальный сумасшедший. Я никогда не слышала ничего подобного. — Она быстрым движением, гибко выгнувшись, поцеловала меня в щеку, вскочила на ноги и ушла к западным окнам.

А я остался сидеть, перебирая пальцами по цевью мушкета.

Вскоре под окна явился парламентер, с белым флажком и с предложением сдаться. На этот раз, англичане не имели иллюзий по поводу нашей численности. И они явно были осведомлены, что скоро из Нортумберленда подойдут войска.

Ответить никто не успел, кроме Гордона, который схватил мушкет, без промаха уложил англичанина и закричал в ответ что-то непотребное.

Мы и не думали его останавливать. Все уже смирились с поражением. Только попадали на пол, прячась от пуль, влетевших в окна.

Я уже начал было надеяться на то, что наши начнут штурм, какой ценой — неважно, лишь бы спасти нашу шкуру. Эгоистично, знаю. Но не хотелось так глупо погибать.

Однако штурма не последовало. Скоро нас выкурят. Остался последний вариант.

Опираясь на здоровую руку и кривясь от боли в плече, я поднялся на ноги. Взобравшись на площадку перед восточными окнами, я собрал четыре огарка свечи. Очертил острием палаша круг на полу, в пыли и копоти. Установил свечи на разных сторонах, соответствующих сторонам света — тут мне помогла Мэри, иначе я бы не разобрал, где север, а где юг.

Запалив огарки зажигалкой — в ней оставалось не так уж много газа — я опустился на колени.

Обернулся к северу.

"Я дитя земли и сын звезд. Духи природы, вы помогали мне познать Вселенную. У вас есть сокрытое знание Созидания и Жизни. Мы с вами и со Вселенной — одно целое. К вам я обращаюсь за помощью."

Я говорил все это внутри, про себя, на русском. На английском я не смог бы воспроизвести то, чему меня учили.

"Хранитель севера, дух камня и леса, приветствуем тебя. Благодарим за твое присутствие, кое мы засвидетельствовали. Приди же, мы призываем тебя этим ритуалом, коим пользовались и наши предки. Будь наш союз священен и нерушим ныне и впредь. О помощи просим тебя."

Свечка на северном направлении полыхнула какой-то зеленью и снова успокоилась. Поднявшись, я повернулся к востоку.

"Хранитель востока, воздуха и ветра, приветствуем тебя…"

Восточная свеча отреагировала иначе — ее словно сдуло порывом ветра, но нет. Она снова загорелась, будто бы ничего и не было. Я повернулся ка югу.

"Хранитель юга, дух пламени и царства огня, приветствуем тебя…"

Свеча ничуть не изменилась, лишь пламя поднялось выше и от нее словно дыхнуло жаром. Я повернулся еще на сорок пять градусов, заметив мельком напряженные лица шотландцев, стоявших вокруг. И они стояли на коленях!

"Хранитель запада, дух волны и моря, приветствуем тебя…" В этот раз пламя свечи рассыпалось искрами, как бенгальский огонь, но не погасло.

А в голове у меня раздался голос. Тот самый, которого я так долго ждал.

— Юноша, вы все-таки неподражаемы. Ну кто, кто вам внушил, что сидов вызывают таким образом?

— Ну как… Мне же рассказали все, до мельчайших…

— Да ну что за глупости! Зачем вам стихии? Вот зачем?

— Но ведь оно связано… я думал. Да и свечки отреагировали…

— Вы успокойтесь, юноша. Своим ритуалом вы действительно взбудоражили весь наш мир.

— Простите меня, пожалуйста, у меня не было другого…

Меня, как в тот раз, выдернули куда-то вверх. Я летел над страной, наблюдая деревушки и сельские церкви, долины и озера, древние мегалиты и острова — дикая и в то же время дивная, обалденная красотища… Я страшно боялся упасть с этой высоты и разбиться вдребезги, но какой-то голос, нет, не голос, а некое чувство напоминало мне, что это видение, что мое тело-то — оно внизу, там, в Эдинборо.