Шопен (картины из жизни) - [7]

Годы учения были закончены. Надо было начинать борьбу за свое место в жизни, за свое признание, как композитора, как творца музыки.

8. Прощай, Варшава!

— Нет, Фридерик, оставаться тебе здесь в Варшаве - это значит отказаться от настоящего музыкального пути. Тебе здесь больше нечему учиться и нечего делать, — говорил Эльснер.

— Повидимому, сын мой, ты считаешь, что дошел уже до совершенства, что твое музыкальное обучение уже закончилось, — заметил Николай Шопен.

— Я не понимаю, Фридерик, почему тебя приходится уговаривать ехать заграницу. На твоем месте каждый давно бы уехал, а не тянул бы эту канитель целых два года, — удивлялся друг Фридерика и тоже ученик Эльснера, Мауриций Мохнацкий.

- Да, скоро два года исполнится, как ты окончил консерваторию. Ну, собирался первое время с силами, а затем уже давно надо было уехать. Если ты хочешь быть знаменитым и уважаемым артистом, занимать подобающее положение, то ты должен ехать заграницу, должен быть признан там, — настаивал Эльснер.

— Я уже давно приготовил для него деньги на дорогу и на первое время, пока он заработает своими концертами, но сын мой все откладывает отъезд.

— Фричек, мой дорогой, я понимаю, что тебе тяжело покинуть родной дом, расстаться с нами, с сестрами, с друзьями, с Варшавой, где тебя все любят и ласкают, но надо ехать, мой дорогой сынок, — и пани Юстина обняла сына.

— Ах, мама, ты одна меня понимаешь. Покинуть вас всех так трудно, что я, конечно, стараюсь оттянуть этот ужасный отъезд. Мауриций, и ты заодно с отцом и паном Эльснером! Ведь ты тоже уже год как кончил, а что-то я не вижу, чтобы ты собирался заграницу.

— Фридерик, как ты можешь сравнивать меня и себя? Разве у меня твой талант, твоя гениальность, разве я могу рассчитывать на славу, такую, какая ждет тебя?

— Ну, запел старые песни. Так меня и ждут в Вене и Париже. Нужен я им там, как прошлогодний снег.

— Спроси пана Эльснера, если не веришь мне! — сердито ответил Мохнацкий.

— Конечно, слов нет, Мауриций — талантливый музыкант. Он будет хорошим педагогом, но для гениального композитора и блестящего виртуоза у него нет данных. А тебе надо слышать и изучить не наш варшавский оркестр, а парижский оркестр или оркестр Миланской оперы; надо слышать тамошних мастеров, надо слышать чудесное итальянское пение, а не здешних учениц Соливы, — ответил Эльснер.

— Что ж делать. Вы так настаиваете, что мне приходится ехать. Титусь Войцеховский писал мне, что он в ноябре едет заграницу, и я поеду тогда, вдвоем будет веселее ехать; все-таки я буду не один...-согласился Фридерик.

— Значит, решено: в начале ноября ты едешь? — обрадовался Николай Шопен.

— Да, отец, я сделаю все, как ты хочешь. Мауриций, пойдем, я прочту тебе письмо Титуся. Там есть и для тебя приписка, — позвал Фридерик приятеля, уходя.

— Наконец он уедет, и я вздохну облегченно. Вы знаете, пане Юзеф, я ночи не сплю, боясь за него. Не плачь, Юстина, лучше расстаться с ним временно, чем видеть его убитым на войне или расстрелянным в крепости, — говорил Николай Шопен.

— Да, война неизбежна. Ведь сейчас все споры и пререкания идут уже не о том, будет или нет восстание, а лишь о сроке восстания. И, конечно, нам не справиться с Россией. А на эту пресловутую помощь Франции я не надеюсь. Когда будет ближе к делу, царь уступит что-нибудь и сумеет купить этого французского короля. Свой своему поневоле брат, — ответил Эльснер.

— Я очень боюсь! Я знаю, что Фричек сам не участвует в подготовка восстания. Но все его друзья, конечно, принимают самое горячее участие, и все, конечно, попадутся. Они, правда, сберегают его и отстраняют от всех дел, но лучше пусть он уедет.

- Они правы. Фридерик гораздо больше сделает для славы Польши как гениальный артист, чем как слабый воин на поле битвы, — заметил Эльснер.

— Ну, Фричек, наконец, окончательно решил ехать, хотя и с большой неохотой! — проговорил Мохнацкий, входя в комнату.

— Я очень рад, у меня на душе легче стало. Так удачно, что Войцеховский собрался ехать, это его подвинуло, — радовался Николай Шопен.

— Это я написал Войцеховскому, чтобы он выехал ради Фричека, а то бы его не выпроводить. Нет, война будет скоро, а его надо беречь. В нем и Мицкевиче наша слава. Мицкевич в Риме, а Шопен пусть едет в Вену, так мы их обоих сохраним, — уверенно говорил Мохнацкий.

— Да, Фридерик — музыкальный гений, он будет славой и украшением Польши. Я многого жду от него, — поддержал Мохнацкого Эльснер.

Эти уговоры Фридерика происходили в квартире Шопена в начале октября 1830 года.

В июле 1830 года во Франции вспыхнула революция. Была изгнана династия Бурбонов, а вместо них избрали Луи-Филиппа, герцога Орлеанского, который обещал народу различные блага и реформы и, конечно, впоследствии, как и все короли, обманул народ. Но под влиянием этой июльской революции заволновались другие страны. Начались волнения в прирейнских провинциях Германии. Заволновалась и Польша, находившаяся под властью России. Царь Николай I только что был в Варшаве и ответил весьма суровым отказом на справедливые требования поляков относительно притеснений, творимых русскими чиновниками. Нового короля Франции, как "избранного", а не наследственного, он отказался признать, и, повидимому, между Францией и Россией готовилась война. Поляки учитывали, что война даст им возможность вернуть свою национальную свободу.