Шопен (картины из жизни) - [5]

Фридерик, наслушавшись музыки, а Доминик натанцовавшись досыта, возвращались домой, где Шопен на фортепиано немедленно фантазировал на услышанные народные песни к всеобщему удовольствию.

Три года подряд ездил Шопен в Шафарню, пока он вместе с Домиником не окончил лицей.

За три года пребывания в лицее Фридерик написал несколько произведений, из них две мазурки и большое рондо уже были напечатаны в 1825 году, когда он был в 5-м классе лицея. О них с большой похвалой отозвались варшавские газеты. Кроме того, имелись мазурки, два вальса и полонезы, которые хотя и не были напечатаны, но их часто играли среди публики, именно как произведения Шопена.

Один из этих полонезов, названный Шопеном в шутку "Прощальный полонез", был написан в 1826 г. перед отъездом на каникулы в Шафарню. Накануне Фридерик с Вильгельмом Кольбергом были в театре и слушали оперу Россини "Сорока-воровка". Кольбергу чрезвычайно понравилась одна ария; выйдя из театра, по дороге домой он все напевал мелодию. На другой день Фридерик, придя попрощаться, принес ему "Полонез* с надписью: "До свидания", на тему из оперы "Сорока-воровка".

В рукописи среди друзей и знакомых Фридерика, а также и среди более широкой публики была любима и другая вещь пятнадцатилетнего композитора - мазурка A-moll, op.17. Это было воспоминание о пребывании в Шафарне.

Наконец последние экзамены сданы. Лицей окончен, больше не надо думать о школе, об уроках, и Фридерик чувствует себя свободным, как птица. Ничто больше не будет мешать ему всецело заниматься музыкой.

6. В Варшавской консерватории.

Осенью 1826 года шестнадцатилетний Шопен поступил в Главную школу музыки, как называлась тогда в Варшаве консерватория. Поступил он сразу на старший курс композиции. Фридерик уже был признан, как "лучший пианист в Варшаве", и фортепианной игре ему нечего было учиться. Поступил он в класс Эльснера, под его непосредственное руководство.

Не сразу решились родители Фридерика на такой путь для сына. Такого, как теперь, отношения к артистам, как к людям, отмеченным особым даром, как к людям выдающимся, в то время не было. Напротив, музыканты рассматривались, как нечто низшее. Это люди, которые служат для забавы; к ним можно относиться только снисходительно, но считать их не то что выше других людей, а даже наравне с собой - было совершенно не принято и считалось невозможным.

Понимал это и Николай Шопен, и не хотелось ему для сына такого тяжелого пути, но Фридерик рвался к музыке, она заполняла его всецело, ни о чем другом он и думать не мог. Пришлось согласиться.

Ректор Главной школы музыки, Юзеф Эльснер, заслуженный, опытный и образованный музыкант, автор любимых публикой опер, очень любил Фридерика. Он стал умело руководить гениальным юношей, посвящая его в теорию музыки. Он не стеснял творчества Фридерика, предоставляя ему полную свободу выбора. Тем профессорам, которые упрекали его в том, что он дает слишком большую свободу Шопену, Эльснер отвечал: "Оставьте его в покое, он не идет обычным путем, но и талант у него необычайный. У него свой путь".

Шопен следовал указаниям своего учителя, исполнял его требования и учился удивительно настойчиво и терпеливо. Учитель и ученик любили друг друга и впоследствии на всю жизнь остались большими друзьями.

Эльснер сумел привить своему молодому ученику качества, которые редко встречаются у богато одаренных людей, а именно: строгую, требовательную критику по отношению к себе самому и своим произведениям и умение использовать все те данные и те выгоды, которых можно достигнуть трудом и терпением.

Любимые ученики Эльснера, однокурсники Шопена, среди которых был ряд талантливых музыкантов, часто собирались в его квартире. Жена Эльснера была певица, артистка Варшавской оперы, а молоденькая дочь - талантливая пианистка. Молодежь собиралась петь и играть свои и чужие вещи. Шопен имел обыкновение все свои новые вещи непременно подвергать обсуждению в этом молодом кружке. Если новое произведение бывало одобрено и утверждено, — Шопен немедленно, если только это была небольшая вещь, вписывал ее в особый альбом панны Эмилии Эльснер, всегда лежавший на фортепиано.

О способности Фридерика импровизировать, о его удивительно мягкой, нежной игре сохранилось много рассказов.

Однажды Николай Шопен и пани Юстина ушли в театр. Дома остались пансионеры под надзором воспитателя Барчинского, молодого человека, года на четыре старше своих учеников, и Фридерик с сестрами.

Молодежь обрадовалась отсутствию старших, уроки были заброшены, и по всей квартире началась возня и беготня. Чего только расшалившиеся мальчики ни придумывали! Наконец, решили устроить бой подушек. И вот, по всей квартире стали летать подушки с кроватей, с диванов, дошло дело даже до валиков с большой тахты в столовой. Никакие уговоры и угрозы Барчинского не помогали, его и слушать не хотели.

В отчаянии Барчинский побежал в комнатку Фридерика, которая находилась наверху; ход в нее был по отдельной лесенке из передней. Фридерик сидел за фортепиано и писал.

— Фричек, помоги мне! Я с этими разбойниками ничего поделать не могу. Они весь дом перевернули вверх ногами. Никакие угрозы не помогают. Может быть, тебя послушают, — упрашивал Барчинский, рассказывая, что творится внизу.