Шоколадный папа - [56]

Просыпается.

На часах четыре! Каспера нет дома! С Каспером случилось несчастье! Он встретил другую и не хочет возвращаться! Стены плачут. Шаги за дверью.

«Привет, любимый, какой у тебя усталый вид».

«Я встретил другую!»

Я ЖЕ СКАЗАЛА, ЧТО СТЕНЫ ПЛАЧУТ. Грохот и стук, но Андреа не смеет шевелиться, не смеет включать телевизор, мыть посуду, стирать. На часах половина пятого. Пусто, немо, внутри все иссохло. Не включает музыку: что если Каспер позовет, а Андреа не услышит? В голове картины одна страшнее другой. Шведский автобус — а может быть, автобус со шведами — то ли столкнулся с другим, то ли перевернулся где-то в Италии. А вдруг он там?! Лежит и беспомощно истекает кровью? В Италии? Андреа, умоляю тебя, где логика?

Шаги на лестнице, за дверью.

«Привет, любимый, ты с кем-то трахался — ну и как, приятно?»

Может быть, он сказал не в три, а в пять? Андреа принимает таблетку, чтобы заглушить суматоху в голове, избавиться от затхлого запаха прошлого.

Желтая рубашка с отпечатками чужих рук, сколько ни стирай. Андреа вспоминает фотографию, на которой Карл словно собирается подняться из кресла, а вокруг все семейство. Рубашка горчичного цвета. Запах того, кто, возможно, не вернется домой, свербит в носу. Андреа поливает себя духами и лаком для волос, размазывает тональный крем и пудру. Обводит глаза, колдует над собой, чтобы стать достойной его, мужа, Каспера. Но даже Лувиса, самая красивая женщина мира, не смогла удержать своего мужа. Ужасные женщины толпятся в голове, шепчут: «Берегись! И не думай, что ты чего-то стоишь».

Вокруг царит жуткая тишина, Марлон трется о ноги Андреа. Бросает призывные взгляды, но не издает ни звука. Андреа далеко, она застыла. Перед глазами — ярко-желтый «пассат», проезжающий мимо вырубок, мимо хвойного леса. Твои руки держат руль, Карл, суставы побелели. Зима, стужа, Лувиса кричит: «Выпусти меня!»

Автомобили тормозят, оставляя на земле белые следы. Дверь закрывается, открывается. Шаги: вверх по лестнице, вниз.

Привет, любимый, ничего ведь не было, правда?

пожалуйста, не бросай меня

пожалуйста, отпусти меня

выпусти меня сейчас же!

Андреа слышит, как открывается дверь, и в то же мгновение начинает действовать таблетка.

Каспер стоит перед ней, скрипка под мышкой. Улыбается: похоже, искренне. Беспокойство Андреа прячется от его уверенного взгляда.

— Прости, мы немного задержались: долго упаковывали вещи, искали дорогу… — Он улыбается и гладит ее по щеке. — У тебя такой усталый вид!

— Да и у тебя не цветущий… Как все прошло?

— Просто отлично! Жаль, что тебя там не было. — Он берет ее за руку, ведет на кухню. — Ох, как вкусно пахнет, можно отрезать кусок?

— Ну конечно. — Ей не хочется отпускать его; он густо намазывает хлеб маслом, она — легким сыром. Гостиная, он плюхается на диван рядом с Андреа, откусывает пару кусков («Как вкусно!»), целует ее, нежится. Таблетка смягчает и очищает. Так просто целовать в ответ. Никаких сомнений.

Каспер и Андреа веселятся

Андреа встает первой, приносит болеутоляющее на двоих. Тело сотрясается от страха и тоски: нечеткие воспоминания о ссоре, о событиях, которых не должно было происходить. Но их можно изгнать из тела, если направить мысли в будущее: что сделано, то сделано, вчера — это вчера. Вырваться трудно, но без этого нельзя. А Каспер — Каспер не встает. Она сидит рядом, на краешке кровати, чтобы он понял: все не так страшно. Ну, поссорились. Ну, поругался с охранником, ну, выставили за дверь. Ну, повздорил с тем здоровяком в баре, но ведь она, как всегда, выталкивала других девушек с танцпола, ей всегда мало места, хочется больше. Она тоже хороша!

— Послушай, — говорит она, вдыхает поглубже, — мы оба перебрали, но это вовсе не страшно. Сегодня будем отдыхать, заботиться друг о друге, будем смотреть телевизор, пить лимонад. Ты не сделал ничего плохого!

Но Каспер укутывается в одеяло, прячет всего себя внутрь.

— Да я просто урод, — доносится из-под одеяла, — я недостоин жизни.

Андреа замирает, ей хочется сорвать с него одеяло, ударить подушкой, но Касперу не станет веселее от этого.

В такие дни Каспер не хочет завтракать с Андреа. «Я ужасный человек», — повторяет он. «Вовсе нет, — отвечает она. — Я люблю тебя». В такие дни совершенно не важно, любит она его или нет. Слова не проникают под одеяло, им не пробраться в мир Каспера. Этот мир жесткий и черный, ей туда не попасть.

— Я хочу спать.

Внутри все морщится от неприятия, ей хочется крикнуть: «Прекрати, не будь таким!» Но он именно такой, и может пройти несколько дней, прежде чем он снова захочет выбраться наружу, быть с Андреа и делить с ней трапезу. Тогда он тысячу миллионов раз будет просить прощения: «Прости, я такой ужасный человек, не понимаю, почему ты хочешь жить со мной».

Произносит такие слова. Говорит, что он недостоин Андреа и не хочет даже прикасаться к ней в такие дни: разве можно ему трогать такую красоту?

— Но я же очень люблю тебя, — отвечает она, и иногда слова более или менее достигают его, но чаще кажется, что он не совсем или вовсе не слышит.

— Это правда? Правда любишь? — Улыбка зарождается, но тут же гаснет в сомнениях: — Но