Шоколадный папа - [54]
— Если хочешь, можешь поехать с нами.
Даже не вопрос.
— А как ты хочешь?
— Тебе решать.
— А когда ты вернешься?
— Я же говорил.
— Скажи еще раз, пожалуйста.
— Завтра, любимая.
Гудок автомобиля под окном: более удачливые друзья Каспера приехали его забрать. Он берет футляр, почти страстно целует Андреа, машет рукой и улыбается. Улыбки бывают разные: эта улыбка была обращена не к ней, а к самому себе, к мыслям о предстоящем концерте. К другому городу. К другому миру. Что для тебя важнее, Каспер: я или музыка? Все равно что спросить, где веселее: при свете телевизора или в свете рампы? Что лучше: быть звездой или пререкаться за завтраком?
Андреа на балконе, платок залит соплями.
— В машине есть место! — кричит Йеппе. Он добрый, но что ей там делать? Это мир Каспера, а она не может быть сразу везде: она хочет быть везде, где есть он, но там, где он сейчас, его не узнать. Она смотрит вслед микроавтобусу, пока тот не исчезает вдали.
Андреа очень нравится видеть Каспера на сцене: сияющий, самый прекрасный в мире скрипач. Как быстро двигаются его пальцы! От звука, который они извлекают, по телу пробегает приятная дрожь. Можно сидеть возле сцены и думать: «Это мой муж!» Он улыбается ей, и она вспыхивает от радости. Но перед тем и после она пытается проникнуть куда-то, куда ей ни за что не пробраться. Перед концертом он так сосредоточен, что не видит ее. Она прикасается к нему, дергает за рукав пиджака, а он шипит и фыркает:
— Не сейчас, Андреа, ПОТОМ!
И она превращается в нечто плоское: наступишь и раздавишь, — и говорит себе, что никакого «потом» не существует, и мысли становятся как кинжалы. Глупый самовлюбленный Каспер, да что он о себе возомнил? Затем Андреа пишет красивым почерком: «Удачи, любимый!» или «Ты лучше всех, любимый!» — и кладет листок на пюпитр.
Андреа не может провести целые сутки в ожидании, она едет в столицу, в общежитие к Лине-Саге, чтобы показать, что и она умеет веселиться. Но после двух бокалов вина, выпитых в ресторане в полном одиночестве, губы начинают подрагивать: ни один мужчина даже искоса не посмотрел на нее (печальное ожидание — это не очень-то привлекательно). Лина-Сага на вечеринке с однокурсниками, но Андреа даже не напивается. Она ложится спать еще до полуночи, вокруг ни одного знакомого звука. Звонит домой, чтобы услышать их с Каспером голоса, записанные на автоответчик (они радостно произносят слова по очереди). Звонит Карлу.
Лувиса на заднем плане.
Лувиса… на заднем плане.
Ей хочется спросить Карла, ей всегда хочется спросить Карла о ней, о другой. Но вместо этого выходит: «Привет, как дела?» Дела у него хорошо. «А как у тебя?» — «Все в порядке, просто немного страшно». И осторожный вопрос Карла: «Почему?» И ее быстрое, нервное: «Каспер… концерт… ревность…» — но ни слова о происхождении ревности. Ни слова о прообразе ужасной женщины. Ужасные женщины как одно большое невидимое лицо. Красивое. Загадочное. Загадочная Маддалена рисует сердца на стенах своей квартиры. Если звонят в дверь, не открывает. Любит только тех, кто уже любит кого-то. Перебегает дорогу другим.
Лувиса берет трубку, голос у нее беспокойный. Андреа хочется вернуть Карла. Карл, я звоню не за советом, я хочу во всем разобраться. Андреа — взрослая девочка. Ей больше не нужно указывать дорогу.
Андреа — взрослая. Девочка.
— Все будет хорошо, Лувиса, — говорит взрослая Андреа и отмечает раздражение в своем голосе.
— Точно?
Нет, не точно, что вообще можно знать точно?
Лина-Сага и Андреа снова спят в одной комнате. Лина-Сага тоже занимается изобразительным искусством, но на значительно более высоком уровне, чем Андреа. Почти священный трепет: лежать так близко. Андреа ждет, когда Лина-Сага станет рассказывать о «зверях в лесу»: в те времена, когда они спали в зеленой комнате в коттедже, а потом в гостевой на Бьеркгатан, 64, это была любимая сказка. Звери помогали друг другу, попадали в переделки и веселились: убивали темноту, вызывали смех — нет, сегодня этой сказки не будет. Не будет вообще никакой сказки.
— Я становлюсь такой ужасной, когда влюбляюсь, — говорит чуть пьяная Лина-Сага. — Если бы я только могла, заперла бы его в клетку. — Она смеется. — Но тогда он возненавидит меня — и это, конечно, лучше, чем равнодушие, но я же хочу, чтобы мы любили друг друга, чтобы все было легко и просто.
— Ты думаешь, бывает легко и просто?
— Пожалуй, да, если не относиться к себе слишком серьезно. Если стараться не требовать слишком многого от себя самого и того, кого любишь. От любви. Я стараюсь чувствовать так: я люблю, разве этого недостаточно? Стоит ли становиться стражником? Ужасно несправедливо все время подозревать в чем-то человека, который говорит тебе:
«Можешь мне верить».
— Каспер всегда так говорит, но вдруг он лжет?
