Шоколадный папа - [131]

— Привет… соня!

— Привет.

Он улыбается ей. В этом есть нечто обнадеживающее и безнадежное. Она наверняка прекрасно выглядит, но это неважно. Он тянется, но не к ней, а к хозяйским часам. «Черт побери, я уже полчаса как должен быть на репетиции!» Он смотрит на нее так, словно она виновата, быстро одевается и убегает.

Она лежит в постели. Слушает тишину, которая медленно проникает внутрь. Открывает жалюзи. На небе все те же тучи: вот-вот лопнут, это же видно! День НЕВЫНОСИМО пуст. День тоски по Касперу, день ожидания его звонка — как бы не так! Андреа набирает номер Лейтенанта, отвечает приветливый голос его жены: «Аннет». Затем трубку берет он, и тон у него скорее нервный, чем радостный. «Я перезвоню через пять минут», — почти шипит он в ответ, перезванивает через восемь, и Андреа успевает сменить Боуи на Nine Inch Nails. Он называет гостиницу, время, и она кивает. Он больше не зовет «трахаться», он говорит тоном бизнесмена. Трент Резнор поет: «Well shut up what does it matter now?».[54]

* * *

С лицом все хуже. Андреа забыла тональный крем в квартире, у нее осталась только помада, но ведь он все равно только и талдычит о том, какая она КРАСИВАЯ, достойная САМОГО ЛУЧШЕГО. Он выходит из душа, и Андреа возвращается в постель. Он голый — воображает, что невероятно привлекателен, бесконечно мужественен.

— Твоя жена знает, что ты здесь со мной?

Он смеется: громко, долго и противно. Протягивает Андреа маленькую бутылку вина из мини-бара. Она откупоривает ее, пьет, не предлагая ему. У него самый маленький в мире член. Андреа не смогла поднять его, ему пришлось заняться этим самому. На этот раз он был не таким омерзительным, как тогда, у моря. Не отдавал приказы. А может быть, ею теперь не так легко помыкать. Не так легко вертеть. Он оделся, она лежит в постели. Картина так банальна, что Андреа не может удержаться от смеха.

— Что тут смешного?

— Ты! — лжет она, а может быть, и не лжет.

— Почему?

— Точнее, это не смешно, а грустно.

— Вот как, грустно?

— Зачем ты это делаешь? Почему ты здесь, со мной, если у тебя есть твоя… Аннет?

Он поворачивается к ней. Он совсем не красив. Глаза добрые, а сам он — нет. У него должны быть другие глаза. У всех изменников должен быть особый взгляд — по крайней мере двадцать четыре часа после измены. Чтобы увидев, можно было выбрать между ненавистью (расставанием или ссорой), примирением или еще чем-то — чем угодно. Он повязывает галстук, уродливый бежевый галстук, и улыбается:

— Ты, кажется, рассказывала, что тоже изменяла мужу?

Андреа пытается улыбнуться столь же надменно, как и он. Это похоже на состязание. Но у нее ничего не выходит. Она закрывает лицо подушкой, потом снова открывает. Ей хочется заплакать вместо слов.

— Я не спала с ним!

— И ты считаешь, что это имеет значение?

Он снова отворачивается, словно его не волнует ее ответ. Андреа изо всех сил бросает подушку ему в спину.

— Ты не ответил на мой вопрос! — раздается рык пантеры.

— Какой вопрос?

Он говорит с ней, как папа, которому надоели наивные и бестолковые вопросы дочери.

— Почему, почему, ПОЧЕМУ?

— Андреа, у меня нет времени.

Он надевает свои уродливые кроссовки, говорит, что она может полежать еще немного, если хочет. «Запомни: ты достойна истинного мужчины», — добавляет он.

Андреа бежит в душ. Моется под большим напором воды. Юбка из искусственной кожи и бирюзовые ботинки. Прочь, прочь, прочь. Чувствует на себе взгляды, быстро проходя через фойе. На улице наконец-то идет дождь. Теплый сердитый дождь обрушивается на новые волосы Андреа, смывает макияж. Это сцена из фильма, и Андреа застывает в потоке воды.

И все же что-то вроде сказки

Лето проливается дождем над Столицей. Бог плачет. Иисус мочится. Мужчины в конце концов сбегают.

Андреа не спит ночами и зовет Каспера. Последние три ночи она провела одна, не сомкнув глаз, несмотря на пригоршни таблеток, которые не заглушают боль. Ну почему ты не можешь позвонить и сказать, что простил меня — что угодно, необязательно сидеть и тужиться над черным кофе в поисках слов, — просто позвони, отправь открытку, скажи, что ты есть, что я есть, что мы есть, пусть и не такие, как прежде, — что угодно, Каспер!

Дни окутаны дымкой. Ночью ее никто не видит. Днем же приходится выходить из чужой квартиры и смотреть в глаза людям. Ночью хочется вызвать такси и отправиться по адресу, указанному в том самом извещении о переезде, но этого делать нельзя — даже приняв миллион таблеток. В какой-то момент таблетки закончатся. И наступит этот момент довольно скоро. Андреа, конечно же, будет звонить в соответствующие инстанции, просить и умолять, и они будут до скрипа качать головой, повторяя ледяным тоном: «Нет, Андреа, мы больше не можем давать тебе лекарства».

Она лежит, кричит и трясется, она звонит Юнатану и почти все рассказывает. Говорит, что у нее приступы паники — и это правда, а на часах нет еще и двенадцати: метро еще работает, и он отвечает, что все равно не спит, что он приедет.

— Ты дождешься? — спрашивает он.

Словно у нее есть выбор. Есть ли у Андреа выбор?

* * *

Дневной свет, дождь барабанит в окно. Жалюзи опущены. Похоже, день будет печальным; Андреа кладет немного тонального крема под глаза, подводит верхние веки карандашом. Идет в комнату, Юнатан уже проснулся. Андреа охватывает неприятное ощущение. Будто бы он далеко-далеко. Будто бы до него идти и идти, и никак не добраться. Андреа закрывает глаза и проглатывает несколько таблеток; пусть он видит — он все знает и ничего не скажет. Она чувствует внезапный прилив гнева. Он так отчетливо видит ее и все же ничего не говорит! Пусть он крикнет ей: «Прекрати, иначе я уйду! Брось эту дрянь, Андреа, ты прекрасно справляешься и без нее!» Но он просто лежит… с довольным видом. Спокойный сон, хороший секс, а скоро будет вкусный поздний завтрак. Злоба кипит в горле. Андреа достает хлеб и хозяйское масло. Дождь барабанит все громче. Как тысячи злобных кулачков.