Шоколад с перцем, или От любви бывают дети - [49]

.

А какой божественный аромат! От него по-прежнему исходил запах корицы и мыла того мальчишки. Ну, положим, теперь-то уже мужчины, а? И, ой-ой-ей, какого мужчины. У меня бедра сами собой прильнули к нему. Блин, так мне никогда не заснуть и никаких дельных решений не принять. Меня охватило желание свернуть горы! Энергия била через край, еще чуть-чуть – и я брошусь в пламя. Кончиками пальцев я прошлась по нижней губе, вспоминая, как его шершавые губы нежно накрыли мои. Боже, до чего ж сильно захотелось, чтоб он меня поцеловал – прямо сейчас. Пусть он появится здесь, прикоснется своим языком к моему и убедится, что он тот же на вкус, как и все эти годы назад. Я была возбуждена и распалена до чертиков. Мне анализировать наши с Картером отношения? Теперь, когда я снова вижу его, мысль о том, какое освобождение приносила мне собственная рука, показалась не очень притягательной. Пусть его руки касаются меня, его пальцы скользят во мне, доводя меня до края и дальше. Моей руке в данном случае такого попросту не сделать. Тут нужны радикальные меры. Против воли мой взгляд упал на черный чемодан, приставленный к стене. Поначалу он вызывал только протест и неприязнь.

– Черт тебя подери, Лиз, – пробормотала я про себя, сердито сбрасывая с себя одеяло, и рванула к чемодану. Распахнула молнию и погрузила руки в прозрачные заводские упаковки, содержавшие то, что мне было нужно. Как только эта штука оказалась у меня в руке, я замерла и, обернувшись, оглядела комнату, чтоб убедиться: никто меня не видит. Ну, понимаете, на всякий случай: а вдруг я живу вместе с десятком людей, и все они столпились без моего ведома в комнате да пялятся. Досадливо фыркнув, я забралась обратно на кровать и села, прислонившись к ее спинке. Пора доказать себе, что я все-таки свободная двадцатичетырехлетняя женщина, вполне взрослая и самодостаточная. Какого черта я так бешусь из-за того, чтоб попользоваться вибратором? За окном двадцать первый век! У бабки моей, наверное, и то какая-то подобная (хоть и не такая совершенная) штучка имелась.

Про бабушку в таком контексте, конечно, думать противно. Имейте в виду, что есть масса кинофильмов середины прошлого века и далее, в которых можно почерпнуть знания по данному вопросу. Там наши бабушки еще молоды и невероятно сексуальны. У них есть чему поучиться. А вот размышления о мастурбирующих старушках, безусловно, НЕ значатся в утвержденном перечне возбуждающих средств, дающих стимул к импровизации.

Стараясь не отвлекаться и осуществить-таки задуманное, я зубами сорвала пластик упаковки и вытряхнула содержимое себе меж ног. Взяла голубенький овальный пластиковый пульт управления, размотав дюймов двенадцать[51] тонкого провода, пока из него не выскользнул небольшой серебристый цилиндрик и не повис у меня перед глазами как маятник, медленно покачиваясь туда-сюда.

Почему-то он мне напомнил маятник гипнотизера.

Внимание, Клэр! Ты становишься очень-очень сексуально озабоченной. Начинаю обратный отсчет, и, когда дохожу до одного, ты станешь женщиной, познавшей удовлетворение.

Закатив глаза, я всем телом сползла вниз, пока не вытянулась на спине во весь рост. Положив пульт на бедро, уставилась на маленький орешек наслаждения. От страха и волнения ноги похолодели: секунду-другую пыталась сообразить, верю ли я на самом деле в призраки, а если да, то подглядывают ли они за мной прямо сейчас? Не стоит ли в углу м-р Филипс, грязный старикан, живший через дорогу, когда я была маленькой, и умерший от инфаркта, когда мне было двенадцать? Стоит, смотрит, дожидается, когда я сама себя ласкать стану? А там не стоит ли моя прабабка Ребекка? Выжидает, когда можно будет прикрикнуть на меня и наставительно заметить, что я остановлюсь вовремя, если не засуну это вниз?

Вот блин!

– Тебе же будет лучше, если ты оправдаешь мои ожидания, дружочек, – пригрозила я игрушке на батарейках. Ну, вот и дожили: я говорю вслух с вибратором! Я закрыла глаза и свободной рукой, все еще лежавшей на пульте, нажала на кнопку, пока совсем не потеряла терпение. Штучка, может, и маленькая, а шустрая. Затряслась у меня в руке, как живая, и, если прежде в комнате призраков и не было, то жужжание этой штуковины наверняка пробудило всех придурков в могилах, и они припорхали сюда на шум глянуть, что такое стряслось.

Я нырнула под одеяло, потащив с собой пулю, крепко прижатую обеими руками к животу: пыталась шум заглушить. Когда я была маленькой, то от страха перед страшилищем всегда забивалась под одеяло, рассчитывая, что оно меня не увидит и за ногу во сне не схватит. Правдивая сказка. Я решила, что то же правило действует, когда мертвяки любуются, как ты заходишься от удовольствия. Под одеялом – это как бы понарошку. Глазки закрыл – и нет меня!

Странно, но факт: дрожь этой штуковины у меня на пузе была приятной. Типа массажа, баюкающего покоем. Покой приятен. Покой мне нужен. Я глубоко вздохнула, распласталась на матрасе и снова закрыла глаза, вызывая образы Картера, того, утреннего: глаза Картера, рот Картера, влажный теплый язык Картера, углубляющийся в ложбинку меж моих грудей.