Шлиман - [53]

Но Вирхов решил добиться своего во что бы то ни стало. Он пытался заставить Шлимана изменить условия, напоминал ему недавний отказ от ордена и т. п. Уговоры лишь сильней ожесточили Шлимана. Тогда Вирхов стал добиваться осуществления поставленных условий, пустил в ход все свое политическое влияние и весь свой научный авторитет. Он уговаривал директоров музеев, часами просиживал в приемной министра просвещения Путкаммера, выступал в рейхстаге, даже обращался через посредников к Бисмарку. Вместе с тем ему пришлось потратить много сил на то, чтобы уговорить… жену Шлимана. Софья категорически протестовала против передачи «клада Приама» немцам, и ее влияние могло охладить задор, толкнувший Шлимана на это решение. Лишь в конце 1880 года Вирхов составил (от имени Шлимана) текст предложения Путкаммеру. Было решено, что Шлиман получит все, что требовал.

Шлиман гордым жестом протянул Германии свой драгоценный подарок. Одновременно в частном письме к директору берлинских музеев, Рихарду Шене, он указал, что расходы, понесенные им при раскопках Трои, исчисляются солидной суммой в 16 тысяч фунтов стерлингов, не считая 150 тысяч франков, истраченных во время тяжбы с турками — на взятки, судебные издержки и штраф. Никакого возмещения этих расходов Шлиман не хотел. Он желал только «посмотреть, какой прием будет оказан его подарку», и в зависимости от этого приема обещал решить судьбу той части троянской коллекции (ваз, скульптур и др.), которая хранилась в его афинском особняке.

В июле 1881 года Шлиман с женой приехали в Берлин. В городской ратуше состоялось торжественное чествование нового почетного гражданина Берлина — американца по паспорту, русского по деньгам, грека по пристрастию. Бывший нищий, изгой, выскочка, самоучка, возбуждавший зависть и ненависть всех немецких гелертеров, ныне сидел на почетном месте в ратуше, и кронпринц Фридрих под руку вел его жену к торжественному обеду.

Такова сила денег в капиталистическом обществе. Конечно, не из чистой любви к науке Бисмарк согласился на все эти почести, оказанные Шлиману. Магическую силу имеет золото, когда оно становится фетишем, пусть даже это троянское золото, которое нельзя было перелить в монету, — оно раскрывало перед его обладателем все двери, включая и двери берлинской ратуши.

А Шлиман продолжал свою сдержанную фронду — без улыбки, с самым серьезным видом, но от того еще более оскорбительную. Верхом бестактности с его стороны было пригласить на берлинское торжество из Мекленбурга своих трех сестер с мужьями; они потели, топали ногами и мрачно важничали, а от их старомодных деревенских платьев и сюртуков на версту несло нюхательным табаком, который в те времена заменял нафталин. Посадить деревенского пастора и двух фермеров за один стол с кронпринцем — это была безграничная наглость, но и ее пришлось стерпеть!

Ждали, по крайней мере, что Шлиман объявит о своем переезде в Берлин и переходе в германское подданство. Но этого он вовсе не собирался делать. Едва окончились «шлиманские торжества», он немедленно вернулся в Афины.

За «клад Приама» Шлиман мог не беспокоиться: выставочные залы были оборудованы согласно всем требованиям дарителя, и самые аккуратные немецкие археологи засели за составление подробного каталога коллекции троянского золота.

В Афинах началась подготовка к новой троянской экспедиции. Нужно было опять хлопотать о фирмане. Германский посол в Константинополе, Гатцфедьд, отнесся к просьбе Шлимана очень холодно, а Бисмарк не пожелал даже ответить на телеграмму. Тогда Шлиман в письмах к Вирхову начал яростную кампанию за то, чтобы правительство заменило Гатцфельда фон Радовицем, тогдашним послом в Афинах. Из этого, конечно, ничего не вышло (спустя некоторое время Радовиц действительно был переведен в Константинополь, но не благодаря Шлиману). Наконец Шлиман улучил время, когда Гатцфельд был в отпуску, помчался в Константинополь и там выхлопотал фирман.

Затем он стал подбирать себе сотрудников.

В октябре 1881 года к нему пришел Дерпфельд.[89]

— Для меня будет высокой честью и радостью возможность работать под вашим руководством, — сказал он.

Сотрудник и ученик Курциуса, участник раскопок Олимпии, ученый-архитектор, предлагал свои услуги ему — Шлиману. Это была большая моральная победа. Но Шлиман колебался.

— Сейчас уже поздно, раскопок не будет, я буду рад поговорить с вами весной… — и уехал в Трою с архитекторами Горкевичем и Гефлером, чтобы провести подготовительную работу.

Вскоре он вернулся в Афины. А в феврале к нему вновь явился Дерпфельд, готовый ради Трои забросить свою основную работу (незадолго до того он был назначен секретарем археологического института в Афинах).

На этот раз Шлиман согласился. В марте 1882 года на Гиссарлыке возобновились раскопки. Дерпфельд и Гефлер обмеряли стены, изучали их, наносили на план. Помощь опытных архитекторов оказалась неоценимой. Многие стены и здания получили новый смысл на чертеже Дерпфельда. Заново пришлось пересмотреть датировку слоев, совсем другие очертания приобрел «храм Афины», «горелый слой» оказался не третьим снизу, а вторым, ив нем ясны стали два «города»: один — старший, циклопической постройки, очевидно, более достойный названия города, напоминающего гомеровскую Трою, а другой — более поздний, состоящий из небольших, бедных сооружений. В циклопическом городе найдены были остатки обширного жилища, состоящего из трех частей, — оно кое в чем соответствовало описанию дворца у Гомера.