Шкуро: Под знаком волка - [38]
Глазенап сидел в пустой комнате с открытым окном и дымил папиросой. Гостя приветствовал радушно:
— О-о! Сам знаменитый Шкура! Поздравляю — получил депешу: ваши вошли в Ставрополь.
— Спасибо, полковник, только я не Шкура, а Шкуро.
Полковник почувствовал, как задергался у него правый глаз — память о славных боях на Румынском фронте в 1916 году. Тогда он с отрядом в 600 человек, пешком громил в горах тылы венгров и баварцев, а при взятии Керлибабы в придачу к огромной добыче к золоту получил контузию.
— Ну, Шкуро. Главное, что ваши войска одержали блестящую победу. По рюмочке за ваш успех. Эй, кто там есть? Федор — поднос на стол.
У Глазенапа было красное воспаленное лицо, бешено сверкающие глаза — глазаст Глазенап. В открытое окно слышалась та же песня: «Скажи же, кудесник, любимец богов…» с политическим припевом — за царя, за родину, за веру. Подальше от штаба — жизнь повольнее.
— Они у вас за царя? — спросил Шкуро командира бригады, когда выпили по рюмке и закусили малосольными огурчиками.
— Да. А ваши?
— Мы, казаки, идем под лозунгом Учредительного собрания.
— Что еще за лавочка Учредительное собрание? Мы наведем свои порядки.
— А генерал Деникин?
Глазенап отмахнулся ладошкой пренебрежительно в, наливая по второй, сказал:
— Их там трудно понять. Сложная политика. Продолжим, полковник Шкуро?
— Я больше не буду — к командующему еду.
— Отвезу вас в своем поезде, а вторая рюмка не помеха казаку.
— Да вроде бы так, — согласился Шкуро и, выпив, спросил: — Все же хочется понять, какие настроения У Деникина в штабе.
— Алексеев за царя, Романовский[25] молчит, но он, конечно, за республику, а Деникин ни за кого. Знаешь такое слово — непредрешенность? Это он его придумал. А у вас надо порядок наводить. Кто в Ставрополе сейчас командует? Я хочу послать генерала Уварова. Он здесь со мной. Настоящий русский генерал. Пусть будет губернатором.
— На время моего отсутствия я назначил военным губернатором полковника Слащова.
Глаз уже не дергался, и Шкуро смотрел на Глазенапа пристально и не мигая. Тот поерзал на стуле и почесал за ухом, улыбнулся примирительно, согласился с гостем.
— Слащова знаю — правильный офицер. Но у вас же нет гражданского губернатора. Вот и пошлем туда генерала Уварова. Он к этому готов. Еще махнем по рюмке?
— Нет. Может быть» сразу Деникин примет.
— Сначала идите к Романовскому.
Так, едва ступив на землю, занятую Добровольческой армией, Шкуро оказался в путанице интриг и разногласий. Не понимал, почему ее руководители отказываются от лозунга Учредительного собрания. Это же самое простое и безобидное. И монархисты должны его принять — ведь это собрание можно так учредить, что все за государя императора проголосуют.
В Тихорецкую приехали засветло. Глазенап телеграфировал сюда об их приезде. И на перроне толпились офицеры.
Малиновый закат играл на золотистых погонах, подкрашивал малиновые фуражки, малиново-черные, малиновые с белым околышем. Полковник Шкуро отметил, что встречающие выдержаны, доброжелательны, и нет среди них пьяных горлопанов» как в Торговой у Глазенапа. Пахнуло довоенным Петербургом, Николаевским училищем, отпусками в город к генералу Скрябину, юнкерскими шалостями… И вдруг: «Слава полковнику Шкуро!.. Слава доблестным кубанским казакам!..»
Подумалось, что вот и признание его заслуг, и в глазах потеплело. Он вышел из вагона вместе с двумя казаками-бородачами, картинными воинами, стоявшими чуть позади по обе стороны от него. Бородачей подобрал под свой рост, и поэтому издали встречающие не могли заметить, что атаман невысок. Шкуро понимал, что для этих русских офицеров, героев-добровольцев он — олицетворение легендарного казачества, поднявшегося на борьбу с ненавистными большевиками. Не напрасно третий месяц, напрягая волю, вел себя как положено народному герою.
Еще в дороге он решил, что первым посетит кубанского атамана — старика Филимонова. Как бы ни относился Деникин к Кубанской Раде, а должен понять и одобрить уважение полковника к своей власти.
Филимонов был величествен и красив — с белой бородой, в черкеске с крестом — такой же журнально-картинный, как бородачи, сопровождавшие полковника. Он их и взял-то для этих визитов.
Филимонов не восторгался успехами отрядов Шкуро. Сказал, конечно, необходимые хорошие слова, но с его лица не исчезала озабоченность.
— Тяжело нам здесь, Андрей Григорьевич, — сказал атаман со стариковским вздохом. — Не признает Деникин нашу власть — Кубанскую Раду. На нашу кубанскую землю вступила Добровольческая армия, а все распоряжения по местным делам идут от них, будто Рады я нет.
Пришлось посочувствовать и, продолжая осторожный разговор, задуматься: к кому же надо идти за генеральским званием. Решил, что все-таки придется начать с атамана. Будто бы уже собравшись уходить, будто нехотя, преодолевая скромность и даже как-то бессвязно сказал:
— Казаки у меня, знаете… Мы с ними вместе делим и последние патроны и последний кусок хлеба… И офицеры казачьи тоже с ними сговорились и пришли ко мне. Я, конечно, возражал, но они требуют. Пускай, говорят, Рада присвоит мне генерала. Мне так, понимаете, не с руки об этом с вами, но…
