Шкура льва - [7]

— Может, ему просто не по нраву ваше общество? — простодушно предположил буфетчик.

Мистер Грин смерил его взглядом.

— Похоже на то, — прошипел он. — Долго ли он здесь пробудет?

— Вы упустили прекрасную возможность узнать это от него самого, — ответил буфетчик.

Круглая физиономия мистера Грина слегка вытянулась, и он задал свой следующий вопрос:

— Когда вы намерены жениться на хозяйке?

Буфетчик вытаращил глаза.

— Господи! — вскричал он. — Жениться на… Вы что, спятили?

Мистер Грин скорчил удивленную мину.

— Наверное, я что-то путаю. Вы сбили меня с толку своей дерзостью. Налейте-ка еще кружечку.

Мистер Кэрилл, между тем, поднялся в отведенную ему комнату. Он с удовольствием отобедал, а потом развалился в кресле, уперев ноги в подставку и расстегнув кафтан. В одной руке он держал трубку, в другой — томик стихов Гея[8], рядом на столе стоял графин с вишневой наливкой. Но в неге и спокойствии пребывало только тело, о чем свидетельствовали и потухшая трубка, и почти непочатый графин, и полное невнимание к изящным рифмам и причудливым образам мистера Гея. Легкий игривый нрав, которым наградили молодого человека природа и его несчастная мать и который он сумел сохранить, несмотря на суровое воспитание, данное приемным отцом, сейчас был скован, будто путами.

Легкая усталость после жаркого дня, проведенного в дороге, навела мистера Кэрилла на мысль, что неплохо бы понежиться часок после обеда в блаженной праздности, с трубочкой, книгой и бокалом вина. Но когда этот час настал, предаться праздности он не мог и блаженства не испытывал. При мысли о том, что предстояло ему совершить, Жюстен начинал загодя терзаться раскаянием. Оно довлело над его душой, как кошмар над разумом больного, назойливо вторгалось в непрерывные размышления, и чем больше молодой человек ломал голову, тем хуже он себя чувствовал.

Три недели назад в Париже Жюстен на какое-то время заразился лихорадочной одержимостью приемного, отца и в угаре страстного воодушевления взялся за выполнение своей нелегкой задачи. Но вскоре душевный подъем сошел на нет, и молодой человек впал в хандру. Тем не менее» у него недостало духу пойти на попятный: слишком долго и усердно приучал его Эверард считать месть за мать своим долгом. Уверовав, что это и впрямь его предназначение, Жюстен, с одной стороны, жаждал исполнить его, но в то же время содрогался от ужаса при мысли о том, что человек, на которого он должен был обрушить карающую десницу судьбы — его отец, — пусть они и не знакомы, пусть ни разу в жизни не встречались, пусть он даже не подозревает о существований своего сына.

Мистер Кэрилл взял книгу Гея, стремясь забыться. Наделенный от рождения тонким поэтическим вкусом, умением чутко улавливать музыку слов, свойственным эстетам пристрастием к красоте вообще и красиво построенной фразе в частности, впоследствии он научился острому восприятию и сделался истинным ценителем. В десятый раз подозвав к себе Ледюка, чтобы тот вновь зажег потухшую трубку, Жюстен опять вперил взор в страницу, но глаза его были сродни запряженным в телегу волам, которые плетутся, не разбирая дороги. Он вяло скользил взглядом по строчкам и, когда пришла пора переворачивать страницу, вдруг поймал себя на том, что совершенно не понимает прочитанного.

С досадой отшвырнув книгу, мистер Кэрилл пнул скамеечку для ног и вскочил. Подойдя к открытому окну, он устремил невидящий взор в пустоту. Молодой человек не чувствовал ничего — ни благоухания цветника, ни свежих запахов фруктового сада, ни дивных ароматов сочного зеленого луга.

Лишь стук копыт и пыльное облако, приближавшееся с севера, отвлекли его от навязчивых мыслей. Жюстен принялся следить за бешено мчащейся четверкой лошадей, запряженных в желтый экипаж. Они неслись галопом, подгоняемые увесистыми ударами бича и громкими криками форейтора, а за каретой тянулся длинный шлейф пыли, которая оседала на пестрящих цветами живых изгородях вдоль дороги и поблескивавших золотыми искорками пастбищ. Экипаж остановился прямо перед входом в «Адама и Еву».

Облокотившись о подоконник, мистер Кэрилл с любопытством посмотрел вниз, желая узнать, кому это пришло в голову путешествовать с такой сумасшедшей скоростью. С облучка на грубый булыжник двора спрыгнул слуга. Из гостиницы вновь вышли хозяйка и управляющий, а из конюшни — сам конюх и его подручный. Всю эту подобострастную компанию мистер Кэрилл уже видел и не проявил к ней никакого интереса.

Затем открылась дверца кареты, показалась складная лесенка, и по ней, опираясь рукой на плечо слуги, спустился очень похожий на хорька человечек в черном, с белыми нашивками священника на воротнике, в шейном платке, угольно-черном пышном парике, обрамлявшем бледное, вытянутое, изможденное лицо; тонкие губы, растянутые в застывшей усмешке, обнажали два ряда непомерно крупных желтых зубов.

Следом за этим человеком появился другой, совсем не похожий на первого и оттого еще более примечательный. Высокий, смуглый, в кричащем густо-желтом парчовом одеянии с витиеватыми кружевами на манжетах и вороте и обильно напудренном парике.

Слуга, управляющий гостиницей и священник помогли этому господину выйти из кареты, а он, в свою очередь, зажав под мышкой шляпу, принялся вместе с остальными извлекать из нее третьего (и последнего) странного путешественника.