На ступенях он столкнулся с толпой игроков, возвращавшихся с поля. Шумно галдя, они сопровождали сияющую от счастья Габриэль. Завидев Филя, она кинулась ему на шею.
— Филь, мы победили, мы опять победили! — завопила она и добавила, виновато опустив глаза: — Только я забыла на поле Арпонис…
В дверях образовался затор.
— Не волнуйся, такой кусок серебра обязательно подберут, — ухмыльнулся Филь.
Ему было досадно, что он убил полдня на всякую дрянь вместо участия в игре. Оформившаяся команда сложилась только у профессора Иллуги и теперь она била всех подряд, а Филь мечтал сколотить свою под патронажем Лонергана.
— Такая яркая сестра и такой невзрачный братец! — фыркнул кто-то, протискиваясь мимо.
Филь увидел Палетту Кассини, подругу Габриэль.
— Ты сегодня тоже хорошо выглядишь, я тебя даже не узнал, — бросил он, не раздумывая.
Палетта спала с лица и скрылась в трапезной. Габриэль хихикнула:
— Филь, тебе Эша уже говорила, что у тебя совершенно не выходят комплименты!
Тот кивнул:
— И теперь, когда мне надо наступить кому-нибудь на хвост, я говорю комплимент, а уж выходит, что выходит.
Габриэль обожгла его возмущенным взглядом и нырнула за остальными в трапезную, забыв попросить принести жезл. Она постоянно забывала что-нибудь на поле, и Филь весь сентябрь приносил её вещи назад. Но скоро у неё завелась такая уйма поклонников, что нужда это делать отпала.
Вдохнув чистого воздуха, Филь решил, что глупо поджидать Яна в комнате, когда можно заняться каким-нибудь делом — без дела он сидеть не умел. Заметив, что Якоб возится у конюшни с телегой, он из любопытства пошел туда. С шестнадцатилетним Якобом у него сложились хорошие отношения: Филь время от времени помогал ему что-нибудь чинить, а Якоб приучал его к лошадям, которых Филь опасался.
На телеге, запряженной молодым жеребцом, лежали новенькие, пахнущие свежим деревом, корыта. Левая оглобля телеги висела, оторванная от колеса. Порванный ремень валялся тут же.
— Неопытный жеребец, гляди, ободрал о воротину, — завидев Филя, пожаловался Якоб. — Ты придержи его, пока я отвяжу вторую оглоблю. Надо чинить, а то мне еще за капустой тащиться.
Филь нехотя взял жеребца под уздцы. Якоб отсоединил вторую оглоблю от телеги. Конь остался стоять с двумя печально свисающими с него оглоблями.
— Я сейчас, — сказал Якоб и припустил к кузне.
Филь постоял, глядя ему вслед, но держать жеребца ему успело надоесть: тот фыркал и дергал головой, переступая копытами, недовольный неподвижным стоянием. Не думая, зачем он делает это, Филь обошел жеребца сзади — тот с надеждой повернул к нему голову. Филь подумал, что жеребцу неудобно стоять с обвисшими оглоблями, и связал их концы обрывком ремня, пропустив его в отверстия, предназначенные для колесной оси. Конь неотрывно наблюдал за ним.
Филь глянул в сторону кузни: по-прежнему никого. Соображая, что бы еще такого сделать, он снял с телеги корыто. По его концам были выточены две дыры, столь ухватистые, что сам Один велел пропустить оставшийся ремень в одну из них и крепко принайтовить корыто к связанным оглоблям.
Удовлетворенно оглядев получившуюся конструкцию, Филь сбегал к телеге и забрал плетку Якоба. Потом собрал вожжи в левую руку и забрался в корыто. Живо припомнив свое давнее путешествие в почтовой кибитке, он решил скопировать грозные интонации всадников гильдии.
— А ну, м-мертвая! — крикнул он и славно свистнул в воздухе плеткой. — Пошла-а!
Неожиданно для него жеребец всхрапнул, прянул ушами, затем дернул и с силой потянул корыто за собой.
— Ой, — сказал Филь.
Не умея править конем, он беспомощно наблюдал, как жеребец заложил по двору вираж и, набирая скорость, вынесся на улицу Колодников.
Филь продолжал крутить над головой плеткой, потому что это помогало ему держать равновесие. Вдоль трапезной он пролетел с такой скоростью, что встречный ветер выдавливал слезы из глаз. Боясь наскочить на кого-нибудь, Филь орал как оглашенный слова, которые кричал в тот день возница, пока кибитка не выехала из Кейплига:
— Р-разойдись! Зашибу!
Предупреждение было сделано вовремя: из трапезной высыпало множество народу, едва успевшего отшатнуться от пронесшегося мимо бешеного экипажа. Краем глаза Филь уловил потрясенное лицо Яна и рядом с ним Мету, хохотавшую до слез.
Корыто скользило устойчиво. А вожжи оказались хорошей подмогой в удерживании равновесия, и Филь выбросил плетку, чтобы она не мешала держаться второй рукой. Ему начинало это нравиться. Он свистнул по-разбойничьи, как только умел, и конь еще прибавил ходу. Теперь это напоминало высадку на берег в парусном шлюпе в сильный ветер. Филь зажмурился и услышал злые волны, бьющие по бортам.
Не в силах сдержать восторг в груди, он закричал:
— А-а-а!.. Я-я-о-о!
Тут он вспомнил, что его поджидает опасный риф в виде огромного клена, растущего посреди площади Обреченных, бросил орать и собрался.
Ветер-конь не подвел его: они удачно пересекли площадь, и жеребец, довернув, вынес корыто точнехонько в ворота. Только Филь позабыл, что за ними начинается крутой спуск с холма, и, когда жеребец понесся быстрей, чтобы не сломать себе шею, он не устоял на ногах и свалился в корыто, чудом удержав вожжи в руках.
