Школьные годы Тома Брауна - [6]

Няня Тома усваивала свой курс обучения с большим трудом; казалось, что у неё обе руки левые, а головы нет вообще, — поэтому миссис Браун держала её у себя дольше, чем других, в надежде, что она потратит весь свой запас неуклюжести и забывчивости там, где её не будут слишком строго судить и наказывать за это.

Так вот, с раннего утра и до самого вечера, когда Чарити могла поквитаться с ним, мoя его холодной водой перед тем, как уложить спать, они с Томом были на ножах. Физическая сила была ещё пока на стороне Чарити, но зато она не могла тягаться с ним там, где нужно было работать головой. Эта война за независимость начиналась каждое утро, когда Чарити сопровождала своего подопечного на ферму по соседству, которая поставляла Браунам молочные продукты, и где Тому, согласно желанию его матери, положено было пить сыворотку перед завтраком. Том ничего не имел против сыворотки, но ему очень нравился творог, который считался нездоровой пищей и поэтому был запрещён. Однако редко выдавалось такое утро, чтобы он не умудрился ухватить полную горсть творога, несмотря на все старания Чарити и фермеровой жены. Эта добрая душа была тощая угловатая женщина, которая носила на макушке старую чёрную шляпку с завязками, болтавшимися по плечам, и платье, подоткнутое через карманы. В своих деревянных башмаках на высокой подошве она со стуком ходила по двору, маслодельне и сыроварне. Чарити приходилась ей не то племянницей, не то ещё какой-то родственницей, и поэтому могла свободно передвигаться по дому и саду. Она не могла побороть искушение пойти поболтать и пофлиртовать с наследником этого дома — отъявленным бездельником, который никогда не занимался делом, как положено. Как только Чарити находила своего кузена или ещё какое-нибудь занятие, Том удирал, и через минуту из маслодельни доносились визгливые крики: «Чарити, Чарити, где тебя носит, растяпа?» А Том улепётывал со ртом и руками, полными творога, и находил убежище на тряской поверхности большого чана с навозом посреди двора, нарушив при этом покой больших свиней. Здесь он был в полной безопасности, потому что ни один взрослый не мог добраться до него, не увязнув по колено; а несчастная Чарити слушала, как тётка в маслодельне чехвостит её за то, что она «увивается за нашим Вильямом, вместо того, чтобы смотреть за Мастером[34] Томом», и пыталась выманить Тома из навоза сначала угрозами, потом уговорами и лестью, в то время как навозная жижа поднималась всё выше по его ботинкам и угрожала запачкать чулки, за что Чарити наверняка влетело бы от горничной хозяйки.

У Тома было двое пособников преклонного возраста, которых звали Ноэ и Бенджамен. Они защищали его от Чарити и потратили немало времени на его образование. Оба они были бывшие слуги предыдущего поколения Браунов, удалившиеся на покой. Ноэ Крук, язвительный сухонький старичок, был всё ещё в состоянии ковылять по округе, несмотря на свои почти девяносто лет. Он относился к Тому как к члену своей семьи, да и вообще давно уже идентифицировал себя с Браунами. В какие-то незапамятные времена он сопровождал одну из мисс Браун во время прогулок верхом в дамском седле. У него была маленькая круглая картинка, на которой была изображена точно такая же серая лошадь под точно таким же седлом, и для него это был своего рода фетиш, которому он поклонялся, и ругал дороги со шлагбаумами и кареты. Он носил старинный алонжевый парик,[35] подарок какого-то Брауна-щеголя, лакеем которого был в середине прошлого столетия. Это одеяние внушало Мастеру Тому почтение, граничащее со страхом; да и его чувства к Ноэ в целом были в значительной степени смешаны с благоговейным ужасом; и когда старый джентльмен, наконец, отправился к праотцам, скорбь Тома сопровождалась и некоторой долей радости по поводу того, что он не увидит больше парика: «Бедный старый Ноэ, он умер, — сказал он, — Тому Брауну так жалко! Положите его в гроб вместе с париком».

Но истинной радостью и опорой Тома был старый Бенджи. По сравнению с Ноэ он был юнцом, ему едва исполнилось семьдесят. Это был весёлый, добродушный старый шутник, знаток всех сплетен Долины за последние шестьдесят лет, готовый помочь каждому, и в первую очередь детям. Это он согнул первую булавку, с помощью которой Том вытащил свою первую рыбку — колюшку, из небольшого ручья, который протекал через деревню. Эта первая колюшка была просто чудная рыбка, с великолепными сине-красными жабрами. Том держал её потом в тазике и стал с этого дня рыболовом. Не прошло и месяца с поимки первой колюшки, как Бенджи, невзирая на сопротивление Чарити, отнёс нашего героя на канал, и там за полдня они поймали на двоих три или четыре маленькие плотвички и окунька, которые весили примерно по две с половиной унции каждая, и которых Том с восторгом отнёс домой в качестве ценного подарка матери. Она, как истинная мать, приняла это подношение с не меньшим восторгом, но затем в частном порядке проинструктировала кухарку не подавать то же самое на обед Сквайру. Тем временем Чарити нажаловалась на старого Бенджи, живописуя многочисленные опасности на берегах канала; но миссис Браун, видя, что мальчик не склонен подчиняться женскому руководству, приняла решение в пользу Бенджи, и с этих пор старик заменил Тому няню. И вот, пока они сидели на берегу канала, глядя на свои бело-зелёные поплавки, Бенджи рассказывал ему о деяниях ныне покойных Браунов. О том, как в начале гражданской войны, когда в Долине начались волнения и бывали случаи разбоя, а толпа угрожала судьям расправой, его дед въехал в здание суда на коне, палкой проложив себе дорогу через толпу, и самолично провёл суд малых сессий.