Школа террористов - [35]

В детские годы все воспринимается особенно остро, и память, как губка, впитывает показавшееся необычно важным; прочитанное запомнилось мне на всю жизнь. Я стал вырабатывать "железный характер": ежедневно заниматься гимнастикой, вступил в секцию бокса, заставлял себя делать то, что ущемляло желания, и порой попадал в довольно трудные ситуации.

Не скажу, что я был баловнем судьбы, хотя детство мое протекало безмятежно, в полном достатке: единственный сын у обеспеченных родителей я не знал ни в чем отказа, но мое настойчивое желание стать этаким суперменом заводило временами в такие дебри, где можно было запросто сломать себе шею. И все-таки судьба щадила меня. Она будто играла со мной, бросая порой из огня да в полымя.

Школу я закончил с золотой медалью, но когда ехал поступать в летное училище - мечта моего детства, - в стычке с поездными ворами, пытавшихся ограбить соседа по купе, попал под нож и чуть не распрощался со своей мечтой. Позже, когда стал летчиком и посчитал, что схватил Бога за бороду, началось сокращение нашей доблестной авиации, я оказался за бортом, и лишь волею случая - написал письмо в газету "Красная звезда" о пагубных последствиях скоротечного разоружения, - был замечен в редакции и переквалифицировался в военные журналисты.

Вот так играла со мной судьба, бросая то ввысь, то вниз, заставляя все время быть начеку, готовым к любым ударам, не восторгаться успехами и не опускать рук при неудачах...

В апреле 91-го умерла моя мать, и я остался один, как перст, в нашей просторной двухкомнатной квартире на Чистых прудах. Отношения мои с Диной пошли на убыль. Пока болела мама и Дина помогала ухаживать за ней, некогда было анализировать то, что произошло между нами: как очаровательная блондинка вошла в мою жизнь и чуть ли не оборвала её на очередном витке подъема. Теперь же, когда мамы не стало, поведение Дины во всей той истории высветилось более ярко и осознанно, раскрывая все теневые стороны: знакомство в Доме журналистов, не случайная встреча в ресторане "Бега", приезд ко мне домой, дорожно-транспортное происшествие на кольцевой дороге. Все заранее было распланировано, обговорено; все Дина отлично знала и ласковыми словами, поцелуями убаюкивала мою бдительность, пока смерть не дохнула ей самой в лицо.

Допускаю, что поначалу она действительно заблуждалась и любовь пришла позже. Как тогда объяснить согласие остаться ночевать у меня на второй вечер нашего знакомства?.. Значит, на моем месте мог оказаться любой другой?..

Но ярче всего в моем воображении рисовалась сцена глумления над Диной в доме на Потаповском, когда я ждал в редакции её звонка: как Василий Васильевич, шестидесятилетний сатир и ублюдок, изгаляется над ней, оскверняет её тело. И, наверное, не один он услаждал свою похоть...

Когда несколько улеглось мое горе по матери и Дина, оставшись ночевать, пыталась расшевелить меня ласками, по телу моему вдруг пробежал озноб, словно прикоснулась уличная девка, которую только что насиловали под забором. Я брезговал Диной, в душе жалея её, понимая, что она не виновата, но ничего поделать с собой не мог.

Догадалась ли она о причине перемены во мне? Наверное. Женщина она не глупая. Во всяком случае, Дина оставила меня в покое, звонит изредка, справляясь о самочувствии, о работе...

Думая о ней, я неторопливо шел в редакцию, вспоминая наши встречи, и мне захотелось её снова увидеть. Наверное, действовала весна: утро было поистине весеннее, майское: светило солнце, синь неба и оливковая зелень распускающихся тополей радовали глаза. А на газонах уже горели золотом одуванчики, над которыми жужжали шустрые пчелки и лохматые неторопливые шмели. В такой день только бы бродить по улицам или сидеть в скверике с любимой, читать стихи и мечтать, а не протирать штаны в редакторском кресле над правкой авторских статей и читкой газетных гранок. Но жизнь, к сожалению, диктует нам свои законы.

В редакции меня уже ждали. Начальник отдела сообщил, что звонил главный и просил как только появлюсь, зайти к нему.

Генерал просматривал газеты, взглядом указал на стул и, отметив что-то на последней странице "Известий" карандашом, отложил газету.

- Здравствуй. Я вот зачем тебя позвал: интересное, на мой взгляд, письмецо нам прислали, и как раз по твоей части - ты теперь у нас признанный детектив, - улыбнулся генерал и протянул мне лист, исписанный мелким почерком.

"Уважаемая редакция! - стал читать я. - Наш полк выполняет правительственное задание, доставляет из кап стран гуманитарную помощь: продовольствие, медикаменты, промтовары. Перепадает кое-что и членам экипажей - в порядке поощрения, купли-продажи: туда везем часы, водку, кофе, золотишко, а оттуда дешевое барахлишко, которое перепродаем здесь втридорога. И наше доблестное офицерство с боевыми подругами стали завзятыми спекулянтами, все свободное время тратят не на повышение знаний, мастерства, а на вояжи по толкучкам. Потеряли всякий стыд и совесть. Но это ещё полбеды. Главная же беда в том, что наш комполка подполковник Вайкулевич при подборе "международных" экипажей руководствуется не программой их обучения, а личной выгодой: в за гранку посылает тех, кто дает взятки. Берет, не стесняясь, и валютой, и шмотками. Идет развращение личного состава, дисциплина падает. Кое-кто из офицеров пытался поднять этот вопрос на собрании, обращался к командованию округа, но одно с Вайкулевичем - ему тоже перепадает. С недовольными и неугодными наш Держиморда безжалостно расправляется.