Школа одаренных переростков - [16]

— Да, рука, ручоночка, — озабоченно проговорил Петров. — Мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Которая? Разумеется, правая. Положи ее на стол и подумай: "Моя рука лежит на столе".

Я подумал.

— Превосходно! — возликовал Петров. — Как мы чисто, как аккуратно мы думаем! И, что важно, никаких агрессивных импульсов, никаких девичьих прелестей, никакой биологии. Просто стол и рука. Стол жесткий, холодный и гладкий, а рука теплая и мягкая. Руке нравится отдыхать на столе. И столу тоже нравится, когда на нем лежит твоя рука. Ведь она намного мягче пластмассы, не правда ли?

Я кивнул.

— "Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы". Подумай так. Хорошо. "Она теплая и мягкая".

Наверно, я заулыбался от уха до уха: пальцы расслабились и благодарно зашевелились.

— Вот видишь, — с удовлетворением сказал Петров. — И это сделал ты сам. Одной своей мыслью и ничем больше.

"Ну прямо мыслью! — подумал я. — Обыкновенный гипноз".

— Ах, Алёша, Алёша… — укоризненно произнес Петров. — Разве я похож на гипнотизера? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточенно — вовсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В голове — салат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чем-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?

Действительно, как?

— Дело вот в чем, Алексей. У каждого человека есть свое… назовем его так: "запретительное слово". С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные, недостойные, постыдные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнес одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал ее одним и тем же словом.

"Какую еще фразу? — подумал я. — Что он мелет? Какой же я тупица! Ай, ладно…"

Петров быстро поднял указательный палец.

— Вот, вот.

Я понял.

— Проверь себя: всегда ли ты пользуешься этим словом? Подумай о неприятном.

"Не так он со мной занимается, — подумал я. — Как с дурачком, по облегченной программе. Ай, ладно…"

— Теперь так, — продолжал Петров. — Этим ключом ты можешь пользоваться для самоконтроля. Допустим, тебе надо ответить на вопрос…

Довольно быстро я понял, как надо обращаться с ключом, как прерывать себя в уме, как возвращаться к тому, что подумал раньше.

Мы поиграли в забавную игру: "А собственно, с чего это пришло мне в голову?"

Всё это было легко, я бы сказал — слишком легко. Может, только для начала?

— Именно для начала, — успокоил меня Петров. — Завтра я научу тебя, как избавиться от этого слова. А не то в голове будут сплошные ладушки: «ладно» да «ладно». Ну, утомился? А теперь повтори: "Удивительное дело, я совершенно не устал".

"Удивительное дело… ай, ладно!.. я совершенно не устал!" — подумал я.

Это было несложно, но до полетов под куполом еще ой как далеко!

27

В столовой после утренних уроков я увидел одарёнышей в полном комплекте.

Все были в синей форменной одежде, кроме меня и Дениса Дмитриенки. Белобрысый красовался в немыслимом кремовом блузоне с черным шейным платом, брюки на нем были тоже кремовые, сильно расклешенные. Жених да и только.

За столом рядом с ним и Леночкой Кныш сидела толстенькая девчонка с невыразительным, как будто заспанным лицом. Маленькие глазки, крохотный носишко, толстые щеки — и никакого гребня на голове: жиденькие косы двумя петельками, справа и слева. Из-за этих петелек на затылке у толстушки был некрасивый вертикальный пробор.

Как я понял, это и была та самая невидимая Ритка по прозвищу Черепашка, которой, если верить Соне Москвиной, я чем-то понравился.

Внешность Риткина меня разочаровала: лучше бы она была похожа на Соню, пусть даже с хохолком. Но — увы.

А вот на Черепашку она и в самом деле была похожа.

Если только Черепашки заплетают косы и умеют краснеть.

Увидев меня, Рита вспыхнула, как маков цвет, и низко наклонилась над тарелкой.

Белобрысый с Леной переглянулись и стали смеяться.

Ну, еще бы: девочке понравился мальчик, это же смешно до икоты.

Бедная Черепашка, она не умела блокироваться! Для одаренышей она была прозрачна, как вот этот стеклянный кувшин с водой.

Ей не помогло бы, даже если бы в эту минуту она стала невидимой: мысли не спрячешь.

Но, в конце концов, это не моя печаль: пусть учится.

Подумав так, я сосредоточился на своем меню. Сегодня мне была желательна холодная гречневая каша с молоком. И молочный опять-таки кисель.

Всё это я обнаружил в глубинах никелированного прилавка — и почувствовал себя увереннее: ничего, потихоньку освоимся.

Соня Москвина сидела с двумя переростками, которых я тоже видел впервые.

Один из них, широкоплечий, с ярко-синими глазами и наголо остриженной головой, беззастенчиво меня разглядывал. Перед ним на столе было пусто: видимо, уже всё сожрал.

Другой, чернявый и бледнолицый, с заметным шрамом на щеке, усердно кушал. У него гребень был, да еще какой: полуметровой высоты, из шести перьев ярко-красного цвета.