Школа - [34]

– Ага.

– Надо с сестричками попиздеть насчет спирта – у них его до хуя. Ебануть надо – сам понимаешь. Там насчет этого дела – не очень…

– А тебя привезли без охраны?

– Не, как это, на хуй, без охраны? На воронке, бля, и два вертухая ебучих. Привезли и уебали. Они ж вертухая в палате не посадят.

– Значит, никто тебя не пасет, можешь уйти, если захочешь?

– Ну, могу, а на хуй это надо? Это ж – побег, хуе-мое, а мне, бля, полгода оттянуть – и пиздец.

На тихом часу пацана нет. Я выхожу посцать – он сидит около поста и базарит с сестричкой, что-то ей втирает, лыбится.

После ужина подходит ко мне.

– Пошли ебанем.

– Где?

– В подвале. Где еще? Подваливай сейчас к лифтам.

Я жду его на площадке у лифтов. Там толкутся несколько человек – пришли к кому-то, а время неприемное, в палату не пускают. Один дядька с авоськой говорит мне:

– Парень, если не трудно – сходи позови Круглову из тридцать второй.

Я прусь назад по коридору, стучу в тридцать вторую, приоткрываю дверь и кричу:

– Круглова, на выход.

Смотреть, кто эта Круглова – старая баба или молодая девка, – некогда: надо скорей назад к лифтам, а то пацан пойдет без меня.

Он уже ждет, карман оттопырился. Мужик с авоськой спрашивает:

– Позвал?

– Ага. Сейчас идет.

Заходим с пацаном в лифт, он жмет на кнопку «О» – подвал. Лифт медленно едет вниз, тормозит. Двери раздвигаются, мы выходим. Кругом трубы. Воняет тухлятиной. Я спрашиваю:

– А что здесь такое в подвале, ты знаешь?

– Хуй его знает. А тебе что, не по хую?

Он вытаскивает из кармана колбу спирта – грамм двести – и три нарезанных кусочка хлеба из столовой.

– Ну, давай шахнем.

Он отпивает первый и передает колбу мне. Я заглатываю – чуть не прет назад, термоядерное. Из глаз льются слезы. Я кривлю морду, хватаю кусок хлеба, зажевываю.

– Хули ты хочешь, бля? Чистый спирт – это тебе не хуй собачий. Зато щас ебнет по мозгам.

Мне уже ебнуло. В животе стало тепло, и рана почти не болит.

– Сколько ты уже в спецухе?

– В этой – три месяца, до этого три месяца в другой, а всего, бля, год дали.

– Раньше не выпустят?

– Хуй там.

– Что, кого-то доебал?

– Ну вроде того. Не так, как основные, само собой. У нас все пацаны – босяки, середняки и основные. Босяку нельзя ебнуть середняка или основного, только отмахиваться можно. А середняк основного ебнуть не может. Я, бля, покуда середняк. Ну, что, еще ебанем?

– Давай.

Он выпивает половину остатка, ломает хлеб пополам, нюхает свой кусок, жует. Я беру колбу, допиваю. Сейчас идет мягче.

– Еще, бля, пару дней, шов немного подживет – и надо поебать кого-нибудь, сестричку, бля…

– За это можешь не переживать. Раз на спирт бабу раскрутил, то и на это раскрутишь.

– Не, спирт я спиздил. Она пожадилась, сука. Слушай анекдот. Спрашивают, короче, у мужика: «Что ты любишь делать само больше?» Мужик говорит: «Ебаться». – «А что еще?» – «Курить. Как залезу к бабе в пизду – одни губы торчат». – «А губы зачем?» – «Курить».

Пацан рогочет, я тоже. Он спрашивает:

– Ну что – пиздуем назад в палату?

– Ага.

Он ставит колбу на пол и жмет на кнопку лифта.

В палате мне вообще хорошо: лежу, балдею, даже подрочить хочется, стояк – первый раз за всю больницу. Только при мужиках, само собой, не буду, а в туалет переться лень.

Заходит дежурная медсестра:

– Григорович, срочно к главному.

Пацан поднимается, обувает тапки и идет к дверям – шатается.

– Это ж надо, – шипит медсестра, – Украсть спирт и так набраться.

Лучше б он спирт сразу стырил, не просил бы у сестры. Не знали б, на кого подумать. А раз просил, то на него и подумали – на кого ж еще?

Григорович приходит минут через пятнадцать.

– Все, выписывают меня на хуй. Сказали, утром позвонят, чтоб прислали, бля, конвой.

Он наклоняется к моему уху и шепчет:

– Только я ждать не буду, я утром сам уебу.

– Ты ж говорил – полгода осталось…

– Аи, ебал я в рот. В пизду эту спецуху.

– И куда ты пойдешь?

– Сначала к родичам на Шмидта – пожру, переоденусь, а там видно будет.

Ночью просыпаюсь от криков в коридоре. Володя – самый любопытный – встает, натягивает штаны и выходит из палаты.

– Вот кому надо везде свой пятак всунуть, – бурчит бородатый.

Володя возвращается.

– Опупеть надо – я такого еще не видел. Бабу старую привезли. Что у нее там – не знаю. Мо жет, рак жопы. Говном воняет на весь коридор, а медсестры… это… Ну, тошнят, короче.

– Пиздишь, – говорит бородатый.

– Не веришь – сходи сам посмотри.

– Ага, разогнался.

Только засыпаю – снова крики. Какой-то мужик так орет, как если б его без наркоза резали. Заглядывает дежурная сестра.

– Ребятки, не пугайтесь, там одного привезли с операции – аппендицит. Он из психбольницы, с Печерска. В коридоре положат, привяжут к кровати, и санитар с ним будет сидеть, караулить его все время.

Псих опять ревет на весь коридор.

Я закрываю глаза, но долго не могу заснуть. Живот ноет, но вставать, просить у сестры таблетку лень.

Утром выхожу в туалет. В коридоре около поста – кровать. Рядом сидит на стуле здоровый амбал в белом халате, с книжкой. Сам шизик спит. У него малая голова и черная щетина на морде. Пострижен налысо, а морда худая, как у дистрофика.

Лысый выходит из своей палаты, кивает на шизика и говорит мне: