Школа корабелов - [29]

— Так я и предполагал, — задумчиво произнес адмирал. — Нельзя было Катасанова назначать директором. Тут и моя ошибка. Напиши, профессор, подробную бумагу о том, как привести училище в должный порядок. Составь проект нового устава и штата… Но торопись, пока я еще на этом посту.

— Это почему же, Николай Семенович? Ныне тебе только вожжи в руки. Император-то молодой, сказывают, в людях талант ценит.

Адмирал иронически улыбнулся. Его худое, несколько удлиненное лицо, с острым подбородком под запавшим ртом, помрачнело.

— Не верю я, Семен Емельянович, в большие перемены при новом монархе. Александр тонок, как булавка, и фальшив, как пена морская. Английская партия при дворе большую власть забрала. Граф Семен Романович Воронцов, что послом в Лондоне много лет служил, вернулся в Петербург и председателем комитета по преобразованию флота назначен. А членом-докладчиком императору в том комитете выделен Павел Васильевич Чичагов, англоман первейший.

— Ну нет, Николай Семенович, сынок почтенного адмирала Василия Яковлевича Чичагова не может худа флоту желать. Он человек честный. При покойном Павле чуть ли не с год в Петропавловской крепости просидел. Недаром он ныне к кружку молодых друзей императора примкнул.

— Так-то оно так, а на деле выходит иначе. Представил комитет доклад императору, в котором доказывает, что отечество наше есть держава сухопутная и могущественный флот ей вовсе не нужен. Одно то сказать довольно, что все блистательные победы Федора Федоровича Ушакова на Средиземном море граф Воронцов перед государем охаял как бесполезные и денег, на них затраченных, не стоящие. — Мордвинов тяжело вздохнул. — Павел покойный хоть и самодур был превеликий, но флот по-своему любил. А Александр флота не знает и не любит.

Прощаясь с Гурьевым, адмирал еще раз напомнил о бумагах:

— Не задерживай составления проектов, Семен Емельянович. А с Катасановым я поговорю. Мы назначим тебя инспектором классов и предупредим директора, чтобы он, если не помогал, то хоть не мешал бы тебе навести порядок в учебных делах.

Гурьев вышел на Невский проспект в отличном настроении. Несмотря на поздний час, было еще совсем светло, начинались белые ночи. Семен Емельянович решил пройти до Стремянной пешком. Размышляя о том, с чего начинать перестройку учебного дела в училище, он пришел к выводу, что прежде всего надо повести решительную борьбу с грязью, со вшивостью учеников, с пьянством и картежной игрой, с жестокими экзекуциями, с повальными болезнями на почве скученности и голода. Все это исходило от Путихова, — следовательно, его нужно убрать немедленно. Последняя мысль породила стремление к быстрым и решительным действиям. Захваченный порывом, Семен Емельянович кликнул извозчика и поехал в училище.

Учителей, как всегда, на месте не было. Профессора встретили Гроздов и Аксенов и почтительно последовали за ним в канцелярию. Семен Емельянович приказал Аксенову сходить за Путиховым.

Когда титулярный советник узнал, что его вызывает Гурьев, он наотрез отказался идти.

— Ступай ты со своим профессором к чертям, не о чем мне с ним говорить, — грубо сказал он Аксенову.

Вспыльчивый Аксенов схватил тщедушного подмастерья за грудь и так тряхнул его, что у Путихова глаза на лоб полезли.

— Пойдешь, подлая твоя душа!

— Пойду! Пусти, окаянный…

Опасливо косясь на Аксенова, подмастерье торопливо поднялся в канцелярию. Гурьев встретил его на пороге.

— Доставай книги расходные, титулярный советник, ревизию производить буду. Поначалу скажи, — много ли денег за два с половиной года по всем статьям истрачено?

— Тысяч десять, господин профессор, — уклончиво ответил подмастерье.

— Стало быть, за два года у вас двадцать семь тысяч сэкономлено. Для чего вам понадобилось столь большую сумму копить?

— Сие для высшего начальства приятность имеет, а нам пошто начальству не угождать, — хихикнул Путихов, постепенно обретая свой наглый тон.

— Негодяй! — вскипел Гурьев. — Да тебя, прохвоста, судить надо. Учеников голодом и холодом моришь, ходят они разуты и раздеты, каждый огарок свечи, как святыню, берегут, а ты деньги экономишь, чтоб начальству угодить. Под суд, злодей, пойдешь!

— Смилуйтесь, господин профессор, зачем под суд, — насмешливо глядя на Гурьева, возразил Путихов. — Не сам я сие творил, а с ведома и благословения господина генерал-лейтенанта Катасанова. Коль меня судить, так и его заодно, а может, кого и повыше.

Гурьев с отвращением подумал:

«Сколько вреда училищу принес, а его даже выгнать нельзя, не то чтобы под суд отдать. Кто же станет порочить прославленного корабельного мастера? Ишь, как ухмыляется! Знает, подлей, что директор высшей властью назначен. Не рано ли я начал атаку? Мордвинов как сказал: „Наводи порядок в учебных делах“. Помнится, он даже подчеркнул „в учебных делах“, дал понять, чтобы я не брал на себя директорские обязанности. Может быть, отступить? Ни за что! Да и поздно, пожалуй…»

— Сдавай, Евлампий Тихонович, все книги и ведомости и ступай. Когда ты понадобишься, тебя вызовут. А ну, поворачивайся живее! — прикрикнул Гурьев, видя, что Путихов все еще медлит.

Семен Емельянович приказал адъюнктам произвести тщательную ревизию, а подмастерью объявил, что с завтрашнего дня все хозяйственные дела, впредь до особого распоряжения, будет вести Аксенов. Он же, Путихов, пока остается учителем корабельного черчения, да и то при условии доброго усердия.