Школа колдунов - [24]

III

На какую-то секунду я, наверное, потерял сознание. Тело ломит, лицо горит, как обожженное, руки саднят. Вокруг все холодное и сырое, со всех сторон колется. Я осторожно ощупываю себя — вроде цел. Потом, вытянув руки вперед, шарю ими, как слепец. Да это же сено! Стог сырого сена, который спас меня при падении. Я выбираюсь наверх, разгребая его, и оказываюсь на высокой разворошенной копне. «Упал в подземелье!» — осеняет меня, и вдруг на мое оцарапанное лицо и руки падают холодные капли воды. Подставив им лицо, долго сижу с закрытыми глазами, слушая, как шумит у меня в ушах. Шум этот однако не проходит, и я понимаю, что это дует ветер! Открываю глаза — в бездонной темноте над головой несколько совсем маленьких, мерцающих неверным зеленоватым светом звездочек. Что это?! Откуда здесь звезды? Может, я пролежал весь день без сознания, и теперь наступила ночь? Но как я попал в поле? Отчаяние овладевает мной, и неожиданно для самого себя я начинаю протяжно выть. Тотчас где-то недалеко мне отвечают таким же тоскливым воем.

— Волки! — я ладонью зажимаю рот. Вот влип! Все из-за Федора… и в эту самую секунду за моей спиной раздается спокойный голос:

— Ты чего это тут волков дразнишь?

Если бы Федор крикнул или хотя бы громко произнес эту фразу, я, наверное, так бы не испугался. Но он спросил меня таким тоном, словно мы сидим сейчас за своей последней партой, а не ночью в мокром сене. Когда я, наконец, успокаиваюсь, Федор говорит:

— Не пойму, что все это значит, но до утра нам все равно отсюда не выбраться.

— Как погода так быстро испортилась? Только что была жара…

— И, между прочим, было утро. Да-а, — озадаченно тянет Федор.

— Ты птицу не видел?

— Здесь она, не отходит от меня.

Я даже отодвигаюсь в сторону.

— Где?

И точно, лишь сейчас я замечаю на плече у него ворону. В темноте ее почти не видно.

— Уже приручил?

— Да она сама ко мне привязалась.

— Наверное, не может забыть твои сушки, — ехидно замечаю я, опасливо поглядывая на птицу.

— А книги где?

— Все у меня, — Федор похлопывает себя по заметно оттопырившейся рубашке, — спрятал от сырости. Что-то они полегчали здесь. И «Черная магия», которую ты умудрился спихнуть, тут же. Чуть не прибила меня сверху!

— Федор, — перебиваю я, — как ты все-таки думаешь, где мы?

Но ответить он не успевает, совсем рядом раздается леденящий душу вой. Как по команде мы зарываемся в сено чуть не до самого дна. Ворона тоже где-то рядом, и к тому же она, встревоженная нашими действиями, начинает громко каркать.

Сидеть ночью, зарывшись в мокрое сено и слушать концерт, где воют волки и каркает наша ворона, — занятие не из самых приятных. Меня начинает бить озноб. Чтобы не слышать эти звуки, я даже затыкаю себе уши. Федор же, напротив, напряженно вслушивается. Неожиданно он хватает меня за плечо и встряхивает:

— Послушай, волки-то ушли! Кажется, наша птица их перепе́ла.

И точно: ворона каркает в одиночестве, волков уже не слышно. Через некоторое время мы выбираемся наверх. Дует резкий, пронизывающий насквозь ветер. К его шуму примешивается еще какой-то звук, похожий на скрип двери.

Постепенно проступают близкие очертания стен, но сверху по-прежнему капает.

— Кажется, мы в каком-то сарае, и к тому же заброшенном. Крыши почти нет, и двери, похоже, сорваны. Вон сквозняк какой!

— Надо отсюда выбираться, пока совсем не окоченели!

У меня тоже зуб на зуб не попадает от холода, но тащиться куда-то ночью, да еще и волки где-то рыщут… Но Федор не отстает:

— Давай, давай, поднимайся, если не хочешь тут остаться насовсем. К утру мы оба получим здесь воспаление легких.

Кряхтя, я сползаю с копны сена и следом за Федором наощупь ковыляю к выходу. Все тело ноет после падения, и ноги с трудом слушаются. Скрипучая дверь хлопает, весь сарай вздрагивает, как в ознобе от бешеных порывов ветра и, кажется, вот-вот рухнет. Ворона на плече у Федора громко каркает, и мы, как по команде, выскакиваем из этого ненадежного убежища и ступаем на раскисшую от дождя землю.

— Ну и куда теперь? — уныло спрашиваю я. Темнота хоть глаз выколи, и даже звезд уже не видно — небо совсем затянуло.

— Иди за мной, — и Федор делает первый шаг. Дверь за нами разъяренно скрипит и снова хлопает с пушечной силой. Оглянувшись, я различаю на фоне темного неба кособокий силуэт покинутого нами строения с пустыми провалами окон. А над проломленной крышей торчит неправдоподобно большая черная труба.

— Федор!

Он оглядывается:

— Вот это да! И как она его не развалит совсем? Ну, ладно, пошли! Где-нибудь, наверное, есть нормальное жилье.

Через несколько минут на ноги налипает по пуду грязи, идти дальше — сплошная пытка, но не возвращаться же назад. Ворона преспокойно едет у Федора на плече, на поясе у него болтается мешок, а за пазухой он тащит книги. А я-то иду налегке!

— Давай, — говорю, — понесу что-нибудь.

Но Федор даже не оборачивается, а продолжает упорно тащиться в одном ему известном направлении. Мы бредем, с трудом вытягивая ноги из чавкающей грязи, на нас нет и сухой нитки, но озноб действительно прошел. Становится даже жарко. «Где же в конце концов деревня?», — думаю я, из последних сил тащась за Федором, и вдруг понимаю, что мы лезем в гору. Что-то я не помню, чтобы около деревни были горы.