И тут до меня начало доходить…
Его внезапный визит. Бесцеремонное, наглое разглядывание…
Они же не… они же не собираются…
Я посмотрела на барона. Теперь, когда он не пролетал мимо в карете, а сидел прямо напротив, близко, он казался еще морщинистее, безобразнее, старее и… И страшнее, во всех смыслах этого слова. И ему меня…
Да нет, не может быть! Гресильда, конечно, тетка корыстная и характер у нее не сахар, но такое даже ей в голову не могло прийти.
А барон между тем продолжал, скользя глазами по моей шее:
– Красивая, юная, свежая, неискушенная, невинная… – и с каждым его словом голос звучал все глуше, а взгляд опускался все ниже и ниже, пока не утонул в глубине дурацкого выреза.
О боже… Сомнений не осталось: неспроста высокомерный хозяин города явился в наш дом. Нет, моя тётка окончательно выжила из ума, если думает…
Барон хрипло выдохнул, откинулся небрежно на спинку стула и надменно заявил как о чем-то решенном:
– Я собираюсь похитить это сокровище. Сир Татрак, сирра Гресильда! Решено. Я женюсь на сирре Аллионе!
– Нет! – крикнула я. – Ни за что!
В бок воткнулся острый локоть, я невольно обернулась и поймала яростный взгляд Гресильды, означавший, что жить мне осталось буквально несколько минут.
– Нет? – ледяным тоном переспросил барон.
– Не слушайте же её, сир Бардольф, не слушайте! – залепетала тётка.
Лицо ее пошло красными пятнами, и даже под толстым слоем пудры скрыть это было невозможно. Но она быстро пришла в себя: обманчиво мягко обхватила ладонью мою руку, словно успокаивая, предостерегающе вонзила ногти в запястье и заговорила:
– Моя племянница воспитывалась в строгости и в чистоте. Неудивительно, что такое неожиданное предложение совершенно выбило её из колеи. Взгляните: она ведь почти падает в обморок от радости. Но не может сказать об этом прямо, очень стыдлива…
– Неужели? – барон цепко посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на Гресильду.
А та закивала так энергично, что едва голова не отвалилась.
– Ну конечно, конечно! Порядочная девушка… Ее покойный отец, сир Брентор, увы, не обладал смекалкой по части финансов, так что бедняжка Аллиона – бесприданница. Но в ее жилах течет благородная кровь!
Она помнит про мое благородное происхождение? Ну надо же. Что-то это не мешало ей заставлять меня махать тряпкой.
Между тем Гресильда уже неслась на всех парусах:
– Она у нас скромная, трудолюбивая, любую работу по дому делать может…
– Работу? – сузил глаза барон и холодно осведомился: – То есть вы полагаете, что моя жена должна будет работать по дому?
– Нет, нет, – завиляла тетка. – Аллиона очень послушная, с характером мягким, уступчивым. Будет покорно делать всё, что вы ей велите.
Она нахваливала меня, словно товар на рынке. Как же гадко! Остатки самообладания смыло нахлынувшей смесью обиды, злости и отвращения.
Я привстала со стула, готовясь показать тетке, барону и прочим заинтересованным лицам, какой у меня на самом деле мягкий, покладистый характер. Но Гресильда почуяла неладное. В ступню вдавился ее каблук, ногти сильнее вонзились в кожу. От боли потемнело в глазах, я опустилась обратно и услышала теткин фальшиво ласковый голос над ухом:
– Аллиона, дитя моё, ты переволновалась. Отправляйся в свою комнату. А мы с сиром Бардольфом сами обсудим детали.
А следом донесся тихий, едва слышный шепот:
– Только попробуй еще раз открыть рот…
Ее каблук убрался, ладонь исчезла с моего запястья. Я встала из-за стола и, не видя перед собой ничего, побежала в свою комнату.
Закрыв дверь, со злостью содрала с себя платье. Послышался треск ткани, я на мгновение застыла. За испорченную вещь меня ждал нагоняй. Впрочем, какая теперь разница!
Я с силой рванула ненавистную красную тряпку, потом еще раз, и еще, со странным удовольствием наблюдая, как превращается в лоскуты любимое платье Гресильды. И вскоре от него остался лишь ворох лоскутов, который я запинала под шкаф.
Но легче от этого не стало.
Я влезла в первое попавшееся платье, села на кровать и обхватила голову руками. Какая же она гадина! Мало того, что использовала меня как служанку всё это время, так теперь ещё решила выгодно продать.
И ведь ловко все рассчитала! Еще несколько месяцев – и я стану совершеннолетней, а Гресильда навсегда потеряет право распоряжаться моей жизнью. Но до тех пор все важные решения принимает она как моя опекунша. В том числе и насчет замужества. Захочет, за старика отдаст, захочет, за последнего нищего. Имеет право.
А я… Меня никто и слушать не станет.
Не сомневаюсь – свадьбу организуют быстро, не слишком считаясь с приличиями.
Все мои мечты и планы рушились в одночасье.