Шишкин - [29]

Весна в разгаре. Солнце. Холодная Нева. Первая зелень. Ивану Ивановичу назначено на лето работать в Лисьем Носу, в двадцати пяти верстах от Петербурга. («Местность великолепная и растительность богатая».)

Там из-за неимения денег и прожил до осени в обществе товарищей: Волковского и Джогина. Голодали, холодали, упорно работали.

Не всегда море спокойно. Вдруг взбесится, вздыбится. Несколько дней кряду бушует. Дом ходуном ходит. Ветер гнет и ломает деревья. Брызги с моря долетают до окон. Барки и лодки волной выбрасываются на берег. Жутковато. Вода прибывала и прибывала. Ночевать страшно.

…Едва стихла буря, появился рисунок «Сваленные дубы». В нем много академического, ложно-романтического, что, в общем-то, претит душе его. («В настоящее время совершенно борюсь с собой, и эта борьба лишает бодрости и силы, вся надежда на Бога».)

Море вскоре прискучило, но пищи для занятий было предостаточно.

В Петербург возвратился с большой папкой рисунков и работ маслом. С трудом дождался рокового 17 сентября, но… экзамен перенесли на конец месяца. Деньги кончились, и он, внутренне краснея, просил родителей не отказать помочь ему ввиду крайней нужды. Он все больше склонялся к мысли, что, видимо, после экзамена вынужден будет покинуть столицу.

Будь бы жив Максим Николаевич Воробьев, казалось ему, жилось бы легче. Тот русское в живописи отстаивал, а в Академии, что ни год, то новые идолы. Теперь вот Каламу фимиам курят.

Отчаяние, отчаяние брало его. Угадывалось оно и родителями и, можно сказать, результаты экзаменов были важны не только для него. Лишения и трудности, которые он испытывал, не могли не удручать родителей, и они всерьез подумывали, не ошибся ли он в выборе. В письмах своих усиленно звали его в Елабугу, на что Шишкин с горечью отвечал: «…я был на многих уже поприщах и ни на одном из них не основался, и вы желаете, чтобы я и от последнего отказался, более всех мне свойственного. После же этого что я буду за человек, буду как растрепанный, человек, который за многим гонялся и ничего не поймал».

В то лето им написаны были две картины: «Вид из окрестностей Петербурга» и «Пейзаж на Лисьем Носу». Заканчивал их на квартире и потому не ходил в академические классы. Одну из них готовился выставить на экзамен.

Нужно было выразить теплоту воздуха и прозрачность его. Важно было передать жизнь жарко дышащей натуры. Можно предположить, что такую задачу Иван Иванович сам поставил перед собой, и на то указывают косвенные обстоятельства. Мокрицкий, напомним, будучи близко знаком с Н. В. Кукольником, обращал внимание Шишкина на его статьи. Иван Иванович не обходил их вниманием. В одной же из статей Н. В. Кукольника о творчестве М. И. Лебедева есть следующие строки: «Лебедев отличается от многих художников, по моему мнению, творческою теплотою, особенною поэзией своего художества; ему мало верности, сходства портретности; он дерзает подметить и передать зрителю жизнь, биение сердца жарко дышащей натуры». Надо думать, работы М. Н. Лебедева были близки Ивану Ивановичу, как и статья о нем Н. В. Кукольника.

Много «своего» находил Иван Иванович в пейзажах рано ушедшего художника, и было еще одно общее в картинах их, главное, о чем не раз Шишкин думал: «Правду сказал один известный мыслитель, что живопись есть немая, но вместе теплая, живая беседа души с природой и Бегом».

Работая, Шишкин продолжал внутренний разговор с родителями и с самим собой: «Мое увлечение безукоризненное во всех отношениях, оно бы вполне оправдало меня, если бы представляло все выгоды существенности, оно бы тогда не казалось таким странным и бесполезным, и вы бы, любезные родители, не изъявили бы желание, чтоб я отказался от него, такие желания меня сильно расстраивают, я иногда бываю готов на ваши желания, но мне сейчас представится избитый путь моей прошлой жизни, что я был на многих уже поприщах…»

Серебряная медаль, которую художник мог получить на экзаменах, убедила бы родных, да и его самого в правильности выбранного пути. Но работа была отобрана у Шишкина, опечатана вместе с работами других учеников. претендентов на медали, и экзамен решительно перенесен на март следующего года. Мучиться предстояло всю зиму.

Долгие, тягучие месяцы прошли в тревожном ожидании. Он с трудом дождался 19 марта 1857 года и после экзамена, тревог, волнений, надежд вечером следующего дня спешил известить родителей, не умея и не желая скрывать радости, что удостоился первой академической награды. («Вы не старайтесь искать суждения об них в журнальных статьях, о выставке. Мои вещи еще так слабы, что не возбудят никаких толков, — это еще первый шаг к чему-то».)

Да, есть, есть все же Бог на свете!

На радостях отправил Ознобишину рисунок в подарок. Москвичи, до которых дошел слух об успехе Шишкина, присылали поздравления.

Наступила Пасха. Но она вышла в Петербурге скучная, дождливая. Колоколов не слышно. В один из дней надобно было явиться во фраке и белых перчатках, со шляпой в руках в актовый зал Академии для получения награды. Но у него с давних пор было органическое неприятие всего казенного, оно было противу его души. В залу Академии он не явился.