Капитонко в платок рожу пуще замотал — да марш в царску коляску. Только в лесок заехали, эта поддельна старуха на ножку справилась, за адъютанта сграбилась да выкинула его на дорогу; вожжи подобрала, да только Капитонка и видели.
А царь сидит, на столе чашки расставлят.
Бедна старуха под трубой — ни гу-гу.
На улице и темнеть стало. Царю скучно:
— Што эко самовар-от долго не кипит?
Его величество трубу снял, давай старухе уголье в рот накладывать… Удивляется, што тако устройство. Потом сапог скинул, бабке рожу накрыл, стал уголье раздувать. Старуха со страху еле жива, загудела она, зашумела, по полу ручей побежал…
Царь забегал:
— Ох-ти мне! Самовар-от ушел, а их чай пить нету. Скоре надо заварить…
Хочет самовар на стол поставить.
— На! Где ручки-те?
Старуху за бока прижал, а та смерть шшекотки боится: она как визгнет не по-хорошему… И царь со страху сревел — да на шкап. А старуху уж смех одолел. Она из рогозы вылезла.
— Ваше величество, господин амператор! Не иначе, што разбойник-от этот и был. Как он нас обоих обмакулил, омманул…
Ночью царь задами да огородами пробрался домой, да с той поры и запил, бажоной.
А Капитонко в заграницу на тройке укатил и поживат там, руки в карманах ходит, посвистыват.
Шиш показывает барину нужду
Зима была лютая. Выскочил Шиш однажды на улицу, выдернул жердь из огороды и стал рубить. А мимо проезжают барин с барыней на тройке:
— Эй, мужик! Зачем забор на дрова рубишь?
— Не я рублю — нужда рубит!
— Что значит нужда?
— Неужто нужды не видали?
— А она что, где?
— Где? В чистом поле, под горкой.
— Мы желаем посмотреть. Проводи нас туда заместо прогулки.
Люди бы за ум, а Шиш за дело.
Уселся в господские сани и поехал в чисто поле.
Ехал, ехал, дале надоело.
Остановил коней:
— Дальше конями не проедешь. Ежели угодно, полем пройдитесь пешком. Нужда — она вон где: вправо, четвёрта горочка слева, куда галка полетела…
Господа из саней вылезают:
— Эй, мужик! Мы прогуляемся туда, а ты покарауль тройку.
— Пожалста.
Вот и полезли барин с барыней по снегу. К горке подойдут, другу завидят, эту осмотрят, вдали четвёрта блазнит[1]. А нужды этой, кабыть, не сидит нигде…
Ну, они бродят, а Шиш своё дело правит. Тройку выпряг, на коренника сел да с конями в свою деревню ускакал. Сани в поле на дороге покинул.
А барин с барыней бродят по колено в снегу да по пояс ныряют. Умаялись, упыхались. К вечеру еле-еле по старым своим следам на дорогу к саням выгреблись.
Сани-то на месте, а лошадей нет.
И поругались, и поплакали… Вот где нужда-то!
Барин говорит:
— Придётся вот что: ты за одну оглоблю возьмись, я за другую. Так и повезём сани!
Барыня не слушает:
— Ни за какую оглоблю я браться не намерена! Хочешь, так впрягайся, а я, в крайнем случае, сбоку, впристяжку.
Делать нечего, впрягся барин в корень, а барыня впристяжку. Поволокли сани. Подвезут да отдохнут, подъедут да посидят.
Заблудилися в великих снегах.
Очень хорошо они теперь нужду узнали!
