Широкий угол - [45]

– Все в порядке?

– Нет. В смысле да. А что?

– Ты уже кучу времени сидишь тут и пялишься в пустоту, даже меня не замечаешь.

– Прости. Устал немного.

Удивив меня еще больше, Джеймс подошел и спросил, что со мной происходит. Сам не понимая, что делаю, я высказал ему все мысли, роившиеся у меня в голове, – о смерти тети Сьюзи, об окончательном разрыве с родителями, о моей отчаянной погоне за карьерой.

– Я вот-вот взорвусь, – подвел итог я.

– Я знаю одного хорошего врача в Куинсе, – сказал Джеймс, когда я договорил. Он отошел секунд на десять и вернулся с визитной карточкой.

Доктор Вагнер, которого он посоветовал, был психиатром и специализировался на панических атаках. Хоть у меня их в жизни не было (а вот Карми в тот мой последний год в Брайтоне доктор Вагнер не помешал бы), я решил, что попытка не пытка. Записался на следующую неделю и явился в тесный кабинет, не зная, чего ожидать от самого себя, а от психиатра и подавно.

Он оказался лет тридцати, но уже лысый, такой же низкорослый, как я, в тяжелых очках с массивной черной оправой.

– Добрый вечер, – поздоровался он, пожал мне руку и назвал «мистером Крамером». – Это первый ваш визит к психиатру?

– Да, – ответил я и огляделся. Кабинет голый, без всяких украшений. Ни картины на стене, ни рамки с фотографией на столе. Ничего. Мне вспомнилось, как подростком родители отправили меня к Норе Оппенгеймер, и я улыбнулся про себя. – По правде сказать, я не уверен, что мне действительно к вам нужно. Но сейчас я чувствую себя потерянным. Мне нравится всегда держать все под контролем, потому‐то я и решил прийти сюда и попытаться развязать узел, который завязался у меня внутри.

Я начал рассказывать ему свою историю. Рассказал о родителях, об общине, о Карми, о бегстве в Нью-Йорк, о работе. Чем дольше я говорил, тем отчетливее ощущал, насколько сложно пытаться объяснить все. Казалось невозможным дать рациональное объяснение целому ряду запутанных хаотичных случаев, чтобы потом дойти до истоков проблемы и решить ее раз и навсегда. Доктор Вагнер меня не перебивал, но и не просил продолжать; он предоставил мне решать, когда настанет его очередь говорить.

Когда я закончил, доктор Вагнер заговорил ровным голосом, не глядя мне в глаза. Он задал мне несколько вопросов, как мне показалось, совершенно не связанных с моей историей: какие лекарства я принимаю, употреблял ли я когда‐либо психотропные вещества. Я сказал, что страдаю бессонницей и уже больше года пью снотворное. Доктор Вагнер подробно расспросил меня, что за таблетки я принимаю и в какой дозировке.

Наконец он заговорил о том, что я ему рассказал.

– Вам пришлось пройти через тяжелые испытания, особенно учитывая, как вы молоды. Вам стоило бы чувствовать себя сильнее, ведь, несмотря на все трудности, вы добились больших результатов. Вы не должны больше позволять всем этим событиям влиять на вашу жизнь и превращать вас в жертву без шанса на улучшение. Теперь вам предстоит самому решить, пришло ли время начать все с чистого листа.

– Мне бы и хотелось, но как? Как я могу начать с чистого листа, если все еще чувствую такую связь с прошлым? Мне кажется, я пока не до конца разобрался с тем, что творилось в моей жизни до Нью-Йорка. Как я могу строить что‐то новое из этой точки?

– Вам надо обрести свою правду. Завести настоящие отношения с людьми. У вас не было ни гроша, и поэтому вам пришлось много работать, но теперь вам стоит обратить внимание и на другие сферы жизни. Это то, что можете сделать вы сам. В остальном положитесь на препараты. Вы слишком долго пытались решать свои проблемы самостоятельно и надеялись только на снотворное. Но бессонница – лишь одно из проявлений вашего психологического неблагополучия, которое, на мой взгляд, распространяется на многие другие стороны вашей жизни. Я пропишу вам антидепрессант, который поможет справиться с трудными моментами, сделает вас спокойнее и поможет снова спать без снотворного.

Он написал что‐то на листке бумаги и протянул мне его. В этом жесте он проявил больше естественности, чем за все время нашей беседы. У меня возникло ощущение, что его работа скорее не в том, чтобы обсуждать с пациентами их проблемы, а в том, чтобы подписывать и выдавать рецепты на лекарства. Складывая листок, я быстро посмотрел на него и запомнил название препарата.

Из кабинета доктора Вагнера я вышел после шести вечера. За это время начался проливной дождь. Я был без зонта, рецепт держал в руке. Отчасти случайно, а отчасти нарочно я позволил дождю безжалостно исколотить листок каплями – тот размок и превратился в ничто; чернильные пятна на пальцах – вот и все, что осталось от рецепта.

Октябрьский номер «Нейтив» пришел затянутым в прозрачную пластиковую пленку. На белой наклейке было напечатано мое имя и домашний адрес. Дожидаясь лифта, я сорвал обертку и окунулся в еще пахнущие свежей типографской краской страницы в поисках своего материала.

Он был на странице сорок шесть.

О чем на самом деле думали персонажи The Good Life Стивена Майзеля.

Дальше шли снимки из легендарной фотосессии Майзеля, которая так нравилась Вивиане. Но каждый персонаж был дополнен черным облачком, внутри которого витали мысли – непристойные, грустные, суицидальные, злые, ядовитые, отвратительные.