Широкий угол - [13]

Я подумал, что он прав. Мои родители были настолько погружены в свою бессодержательную повседневность, что ничего вокруг не замечали. Каждый раз, когда я демонстрировал чрезмерную самостоятельность, они расстраивались, но ничего не предпринимали.

На соседнюю скамейку плюхнулись несколько старшеклассников. У них только закончились уроки, и они решили подкрепиться бутербродами перед тем, как отравиться на каток. На нас они косились с любопытством, и мы без колебаний ответили тем же. А затем одна из девочек взяла гитару и заиграла ужасно грустную кантри-песню. Слова в ней были такие: «I can’t breathe / Without you / But I have to»[3]. На припеве все дружно затянули «Breeeaaathe», а потом умолкли. Дальше снова вступила девочка, а остальные начали подпевать. У них получалось так здорово, что мне плакать захотелось. Все это время Карми глядел на них как завороженный.

– А ты не скучаешь по жизни с братьями и сестрами? – спросил я.

– Ужасно скучаю. Но у тебя мне очень нравится. И я рад быть подальше от отца.

Вечером я услышал, как Карми в ванной напевает песню, которую мы слышали в парке. Я как раз просматривал снимки оттуда и улыбнулся, потому что понял, что день свободы, который я подарил себе, порадовал и Карми.

Мистер Тауб объявился незадолго до Песаха*, сообщив, что на пасхальный седер* хочет собрать всех своих детей у себя. Родителям это показалось естественным. Они сказали, что так и думали: конечно же, мистер Тауб захочет отпраздновать Песах с детьми. Но вот только Карми ничего такого не хотел.

– Я лучше с вами останусь, – сказал он моим родителям.

Прошло несколько странных дней, во время которых родители словно не знали, как себя вести: они радовались, что Карми у нас хорошо, говорили, что хорошо бы ему пойти на седер к отцу, но после того, как Карми заявил, что лучше останется у нас, не пытались настаивать. Я был занят: снова сдавал тест SAT, потому что осенью собирался подавать документы в несколько университетов, как и все мои школьные товарищи, и не понимал, насколько деликатное это дело с Песахом, хоть и чувствовал, что обстановка напряженная.

В конце концов однажды вечером отец Карми пришел к нам. Он устроился на диване и спросил моих родителей, почему они не хотят позволить его сыну отпраздновать Песах с родными.

– Я благодарен вам, что вы приняли Карми в свой дом, но всем понятно, что вы – не настоящая его семья, это же очевидно, – слова «не настоящая» он произнес таким неприятным тоном, что родителям явно стало не по себе. Отец предпочел бы, чтобы отвечала мама, но мистер Тауб обращался к нему, пристально глядя в глаза.

– Мы ни разу не говорили Карми, что он должен остаться с нами. Он попросил об этом сам, и мы согласились. Но, можете не сомневаться, мы поддерживаем вас в желании собрать детей на праздник.

– Что‐то непохоже, что вы меня поддерживаете. Карми – ребенок, мало ли что он болтает.

– Если он не хочет встречать Песах у себя, не можем же мы его заставить… – промямлил отец.

– То есть вы для него вообще не авторитет? Позволяете ему вытворять все что в голову взбредет? Да что вы вообще за родители? – закричал мистер Тауб. – Теперь‐то я вижу, почему у вас с этим вот все так получилось…

Под «этим вот», само собой, подразумевался я.

– Хотите заставить Карми встретить Песах с вами – заставляйте. Но он знает – наши двери для него всегда открыты, – завершил разговор мой отец.

Мистер Тауб всегда ходил в одном и том же выцветшем черном лапсердаке и пыльной шляпе с широкими полями и низкой тульей. Глаза у него были серые и безумные, и сам он казался полной противоположностью Карми, который, судя по всему, внешностью пошел в мать. Мистера Тауба все считали одним из столпов ультраортодоксального Брайтона. Если он кому‐то был нужен, все знали, что он сидит в бейт мидраш* и читает священные тексты. Глядя, как нагло он говорит с отцом, я в очередной раз недоумевал, как ему удалось родить семерых детей – не одного, не двух, а целых семерых, – не имея постоянной работы и полностью переложив их воспитание и зарабатывание денег на жену. Какая‐то часть меня, та, что позлее, с удовольствием отмечала, как бесится мистер Тауб: теперь, когда Эстер не стало, его мир рухнул и стало ясно, что сам по себе он гроша ломаного не стоит. Наверняка ему было больно осознавать, что все, что якобы было построено им самим, рушится, когда рядом нет жены. Я испытывал тонкое садистское удовольствие, глядя, как он распаляется и кричит отцу: «То есть вы для него вообще не авторитет?» – прекрасно понимая, что это он сам утратил авторитет, когда семьи общины приняли его детей к себе.

Я поднялся в свою комнату и обнаружил там Карми. Он распластался на кровати, глядя в потолок.

– Скоро ужин, – объявил я.

– Он ушел? – спросил Карми, не поворачиваясь ко мне.

– Еще нет. Думаю, сейчас уйдет.

– Вообще не хочет меня в покое оставить.

Я вздохнул.

– Почему ты не хочешь вернуться на Песах к себе? Неужели тебе не хочется побыть с братьями и сестрами? – спросил я.

– Хочется, конечно. Только с ним видеться не хочу.

– Наверное, ему тоже трудно, – вполголоса сказал я и добавил: – Всем трудно.