Шипка - [189]

А Елена?.. У Ивана комок подступает к горлу, когда он вспоминает ее — от первой встречи в Кишиневе до последней на Шипке. Как хотелось ему сказать, что любит он ее пуще себя!.. Не хватило смелости… Догадалась ли Елена о его чувствах или относилась к нему так хорошо просто как к русскому? Он ни с кем не делился своими сокровенными замыслами, а они у него были — на долгую жизнь. Он предложит Елене уехать в Россию. Это ничего, что его избенка хуже, чем у Елены в Габрове. С милым и в шалаше рай! Были бы любовь да согласие. К избенке он пристроит придел, натаскает бревен из господского леса: ночи осенью бывают темными, точь-в-точь как в Болгарии. Зимой он будет уходить, на заработки. И сытой будет Елена, и оденется она не хуже, а может, и лучше других — для нее он ничего не пожалеет! Так думал Иван все эти месяцы и не набрался храбрости сказать Хотя бы частицу того, что давно решил сам С собой.

В судьбу надо верить, убеждал себя Иван. Сколько раз жизнь его висела на волоске, а вот бог миловал. Царапать — царапало, а убивать — судьбой не дозволено! Елена тоже бывала под сильнейшим огнем: и когда доставляла воду в августе, и когда увозила раненых в сентябре. Доставалось ей в ноябре и декабре, свиста Пуль и осколков она понаслышалась. Уцелела. В этот несчастный день пули залетали редко, а снаряды рвались в час по одному. Но Елены не стало. На роду, знать, это было паписапо. Не стало Елены — и что-то оборвалось внутри…

Цепочкам на вершине не было конца, Они двигались на Имитлию, а может, и дальше. Почему же молчат турки? Испугались или растерялись? Не ожидали, что русские зайдут с той стороны и окажутся у них за спиной? Что же предпримут турки теперь? Ударят в бок этой цепочке или начнут покидать высоты, чтобы не оказаться отрезанными от главных сил?

Турки открыли частую стрельбу. Странно было. слышать эту пальбу и не улавливать визга пуль над собственной головой! Ни одной пули на Шипку и вершину Святого Николая, все — туда, на эту цепочку, растянувшуюся от Габрова почти до турецкой Имитлии. Цепочка мгновенно исчезла, будто свалилась под откос. Пальба загрохотала еще оглушительней: огонь повели и русские, заговорили и горные пушчонки. Иван не мог не порадоваться: турки, сунувшиеся было к цепочке на гребне вершины, стали отступать к своим укреплениям, а затем и побежали. Включились в дело и на Святом Николае. Ротный Бородин, только что вернувшийся из штаба, приказал занять позиции и поддержать огнем наступающую группу.

Но туркам теперь били с двух сторон. Далекое расстояние, особенно от вершины Святого Николая, не позволяло стрелять метко и с большой убойной силой, но турки уже не осмеливались покидать свои ложементы и только изредка высовывали головы из-за высокого бруствера.

— Так им. так! — крикнул, приходя в возбуждение, Бородин. — Им жарко, в этот лютый мороз им жарко! — повторил ротный. Он посмотрел на солдат, ждавших от него новой команды на очередной залп, но не подал команду, а сообщил новость: — Генерал Гурко перешел Балканы и продвигается вперед, занимая город за городом. Турки бегут в панике и почти без боя сдали Софию! Так им! Огонь.

— Так им! — повторил и Шелонин, нажимая на спусковой крючок. Он с любовыо глядел на ротного, словно подпоручик Бородин брал эти города и нагонял страх на турок. Бородин после гибели Елены стал ему как-то ближе, они как бы породнились с ним в горе.

— Наши имеют успехи и на Кавказе, — продолжал Бородин. — А перед нами пошел через горы Скобелев, смело пошел! Успешно продвигается вперед и князь Святополк-Мирский. Так им! Огонь!

Во время очередной паузы между залпами Шелонин успел спросить:

— Ваше благородие, а мы будем наступать?

Бородин взглянул на подчиненного. Ответил не сразу:

— Вряд ли: сил у нас мало. Да и позиции турок перед нами не те, чтобы их штурмовать. — Подумал, пососал пересохшие на морозе губы. — Впрочем, как Знать, это лишь мое мнение. Оно ничего не значит для большого начальства.

Весь день Бородин не покидал ложементов. Закутавшись в грязную, местами прожженную, а кое-где порванную осколками и шрапнелью короткую болгарскую шубу, он глядел в задымленную выстрелами даль и сообщал солдатам, что происходит перед их глазами. Они были рады, что наши идут вперед. А когда подпоручик сказал, что, по его наблюдениям, турки сдали Имитлию без боя и что наверняка основные силы скобелевского отряда спустились с гор, солдаты не выдержали и заорали «ура». Закричали так сильно, как не кричали пятого сентября, когда был отражен сумасшедший турецкий штурм.

II

Может быть, кто-то и знал, куда и зачем направляются войска, в какой час и какими силами они начнут действовать, какой отпор можно ожидать от таборов Сулейман-паши и Вес-сель-паши, но что касается подпоручика Игната Суровова, то обо всем этом он имел очень малое представление. Спустившись со своей ротой в Имитлию, он еще долго бегал за башибузуками, пока не выбился из сил окончательно и не прилег в крайнем домишке, окна которого были разбиты, а пол усыпан осколками всякой посуды: турки, убегая из деревни, не желали оставлять свое добро русским или болгарам.