Ship's Life, или «Океаны нам по щиколотку!» - [55]

Алине на глаза попались часы, и она встрепенулась: пять минут до конца перерыва. Она отчаянно жала кнопку крю-лифта, рассматривая украшение на потолке в виде тысячи разноцветных кабелей и десятка, выкрашенных в белый, труб. На пассажирской части и розетку было днем с огнем не найти, а тут подключайся к чему душа пожелает. Наконец, двери потихоньку разъехались в разные стороны.

— Ты в порядке?! — кто-то выскочил из лифта и второй раз за сегодняшний день встряхнул ее за плечи.

— Да вроде. — не очень уверенно ответила девушка и узнала Йоргеса. — А что?

— Ничего. Я просто беспокоился. Ты такая странная, вечный опен-дек. Так что кто тебя знает… — и грек со странным облегчением на лице уже скрылся из виду. Алина удивленно подняла брови и зашла в лифт. У нее на душе потеплело, но девушка поспешно нажала свой этаж. Приятно, когда о тебе кто-то волнуется, даже называя странной, но все же Ким была страшнее всех самоубийств вместе взятых.

Глава 7. Уроки греческого

О несчастном случае, если его можно было так назвать, как ни странно, говорили очень немного. Не то, чтобы самоубийство было обычным явлением на борту, отнюдь, но весь персонал отнесся более, чем прохладно. Когда Алина вернулась на рабочее место, девчонки естественно завалили ее вопросами и выпытали все, что она видела, но не более. Никто не хватался за голову, никто не бледнел при упоминании, и ясное дело, никто не стал пытливо разглядывать японских пассажиров. К концу рабочего дня выяснилось, что женщине было шестьдесят лет, что она спрыгнула, а не упала и что пострадавшая была гражданкой Японии. Алина выпытала это у Йорго, когда он смертельно усталый вернулся с внеочередной яхты.

Молодой человек сказал, что шансов ноль, что на видео с камер, расставленных по всем всему кораблю, было видно, и то, как именно она перелезала через стеклянное заграждение, подвинув шезлонг и то, что тело вошло в воду, как пуля, мгновенно скрывшись под водой, уйдя по его мнению под дно судна. Лично у него по этому поводу не было никаких эмоций. Шеф секьюрити, вообще, сложил все проклятия на неизвестную, из-за которой он пережил худший день в его жизни. На маленькой спасательной шлюпке в жуткую качку ночью несколько часов подряд он бороздил один и тот же квадратный километр в поисках мертвого тела. Наверное, это и правда, были впечатления не из приятных. Алина передала весь этот рассказ подругам, но на следующий день на них это не произвело ни малейшего впечатления.

— Ну, найдут через недельку другую. — предположила Наташа, вытаскивая коробку из под стола. — Да где же эти чертовы хард-чеки. Я же приносила пачку и не помню куда сунула.

— На фиг это надо сводить счеты с жизнью в таком возрасте? — удивилась Оливия. — И так уже смерть не за горами.

— Не морочь мне голову, — отмахнулась Ленка. — У меня есть проблемы поважнее.

Девушка поняла, что сенсации из ее сообщения не получилось, и она задумалась, почему никого не волнует происшедшее. Не только гифт-шоп, но и ни в каком другом департменте не было слышно разговоров на эту тему. Весь Сенчюри отличался исключительной жестокостью? Ведь погиб человек. Чья-то жена, мама или бабушка. Да не просто погиб, а сознательно ушел из жизни.

Дело снова было не в отсутствии чувств, а все в том же обширном понятии, что заключали в себе слова «шипс лайф». На корабле каждый день что-то происходило: кто-то приезжал и уезжал, кто-то влюблялся или расставался, кто-то делал аборт или беременел, кого-то увольняли или повышали. Сменялись порта, города, страны, деньги и часовые пояса. Приходили доставки и случались инвентаризации. Приезжали проверки и начальство. И вся эта каша варилась в очень ограниченном пространстве. Ленка была права, у всех были проблемы поважнее, насущнее, чем тот, кто добровольно лишил себя всех радостей жизни.

Работа на корабле и развращала и дисциплинировала одновременно, но так или иначе диктовала свои, порою довольно жестокие правила. К ним можно было адаптироваться, под них можно было прогнуться, можно обойти, используя связи, но не следовать законам корабельной жизни было невозможно. А те, кто пытались, просыпались на следующий день на берегу, и мало кто этому радовался.

Разные люди оказывались здесь с разными целью. Один лечил разбитое сердце, другой бежал от наказания, третий хотел приключений и новых стран, четвертый в поте лица зарабатывал себе на жизнь, а пятый строил карьеру. От позиции кое-что, конечно, менялось, но это были лишь детали. Неважно, в каком лифте тебе разрешалось ехать, гостевом или для персонала, в какой столовой можно было сидеть за завтраком, и какую форму носить, и где стоять на дрилле. Все равно это был лифт, столовая и форма, для всех без исключения, и дрилл тоже. Даже для капитана.

Каким бы диким это не казалось, но для крю корабельная жизнь была частенько борьбой за выживание, если не в физическом смысле, то в моральном на сто процентов. Быть оторванным от семьи и друзей, от обычной, так сказать, среды обитания, разговаривать двадцать четыре часа в сутки на чужом тебе языке, выполнять порой неинтересную и нудную работу на жаре или наоборот где-то на складе, почти не имея свободного времени, и жить с посторонним человеком бок о бок шесть месяцев. Алине еще очень повезло с департаментом, гифт-шоп был практически самой легкой и непыльной работой на борту. У продавцов было время ходить в аут, право посещать рестораны на борту, носить вечерние платья на формуле найт, и в целом вести довольно свободный образ жизни. Все это не в пример, скажем, хаузкиперам, работающим с девяти до девяти, имея половинку выходного дня раз в круиз. О ресторанах и барах, речи естественно не шло, у них не было на это ни права, ни времени, да и свободных денег тем более.