Ship's Life, или «Океаны нам по щиколотку!» - [41]

Шрифт
Интервал

— Козел. Нет, ну какая наглость! — разговаривала она сама с собой, — да плевать мне на Гарри, не нужен он мне совсем. А даже если б и был нужен, никуда бы он и не делся, я же знаю, что понравилась ему, это из-за этого козлища он так сказал. Один грек поговорил с другим, и тот сразу сдал права. А на Йоргеса он как зыркал?! Да какого хрена, если мы не то что не встречаемся, так даже не спим вместе! Нет, ну какое они право имеют вот так вот все делить на меня права?! Один сказал, другой отдал, а меня вообще кто-нибудь спросил? Или я тут корова бездушная и чемодан без ручки?!

Увиденный, как воочию, чемодан немного снял напряжение, недаром же говорится, никогда нельзя терять чувство юмора, девушку оно не раз выручало.

— Только этот друг его хоть какое-то человеческое отношение проявил, а для всех остальных я просто подстилка какая-то. И хоть ты десять дипломов имей или на двадцати языках говори, какая им разница. — девушка тяжело вздохнула. — А с другой стороны как можно серьезно относиться к человеку, который работает в гифт-шопе? Вот если бы я была инженером…Так я все равно в физике ничегошеньки не понимаю. Но неужели нужно быть ученым атомщиком, чтобы в тебе видели что-то кроме сексуального объекта? Или к физику тоже какой-нибудь лаборант будет заглядывать в декольте? Интересно, а к своим греческим женщинам они также относятся? Или у них как у кавказцев, при мужчинах — ты, баба, вот и молчи, когда мужчины разговаривают, а как остальные за порог, так сам в кухню, поварешкой по лбу получит и тут же интересуется, как бы она на его месте поступила?

Гречанка с ложкой в руке так ее насмешила, что девушка отвлеклась от черных мыслей и начала осматриваться вокруг.

— Как красиво… — вырвалось у Алины. Похоже, что разговор с самой собой стал входить в привычку.

Звезды огромные и низкие усыпали все небо, словно бриллианты черное бархатное платье средневековой красавицы. Алина отыскала сначала Большую Медведицу, затем Кассиопею, а потом пояс Ориона. Ветер у бассейна почти не чувствовался, но девушка знала, стоит ей выйти из-под прикрытия спасительной стенки, то потоки воздуха теплой стеной начнут сбивать с ног. Она оглянулась. Бридж горел несколькими лампочками, и таинственные тени нечасто переплывали с места на место. В этот час там могло быть от силы два дежурных офицера и может пара матросов, и ее присутствие уже, несомненно, было замечено. Под бриджем уютно светились еще несколько иллюминаторов кают, где жили артисты. Они тоже поздно не ложились спать. Алина подумала, как хорошо было бы иметь тут кабину и смотреть по ночам на нос корабля и кусочек звездного неба. Конечно, это было несравнимо с каютами пассажиров, с огромными балконами и окнами, но о таких удовольствиях приходилось пока только мечтать.

Тихое покачивание корабля, несмотря на сильный ветер, Сенчюри шел этой ночью очень спокойно, мягкий свет луны и соленый ветер, который урывками залетал в ее убежище, привели девушку в состояние умиротворения, и от ее злости почти не осталось и следа. Теперь Алине стало грустно и немного одиноко, романтизм этого места навевал желание не быть здесь одной, и не просто не быть одной, а быть с вполне конкретным мужчиной, и заноза в сердце снова дала о себе знать.

Вернулись мысли о предстоящей стоянке во Франции и о тех страницах ее прошлого, о которых она так и не решила, что с ними делать, забыть или продолжать бороться. Гавр, там она уже однажды побывала. Она вспомнила о поездке в Гавр всей тогда еще семьей, когда еще отношения со свекровью были более менее приличными, когда его бабушка души в ней не чаяла, когда Шарлотта плела ей браслеты на руку и когда муж смотрел на нее чистыми голубыми как небо влюбленными глазами… Сейчас все это казалось таким далеким и нереальным. А может, ей просто это приснилось, а на самом деле, в ее жизни и не было никогда красавца француза и всех этих лет в прекраснейшем городе на Земле?

Неужели, ее жизнь из настоящего превратилась в прошлое, и сухим листом оторвалась и как больше никогда не вернется, как осенняя опадающая листва никогда не прорастает снова, оставляя место новой весенней зелени? Что-то внутри нее подсказывало девушке, что так и есть, и что не стоит огорчаться по этому поводу, как не стоит плакать из-за прихода снега, ведь после зимы всегда приходит вешнее солнце. Но упрямство и привычка бороться не давали Алине покоя, в голове мелькнула безумная мысль навестить бабушку мужа, жившую в Нормандии, в полутора часах езды от Гавра.

Гордость не позволяла ей даже попытаться узнать что-либо о Дамиане, а с их последнего разговора прошло ни много ни мало, а уже целых полгода. Она понятия не имела, где он сейчас работает, с кем живет, чему смеется, а от чего на знакомое до боли лицо набегает тень грусти. Больше всего Алину, как и любую женщину, которая все-таки считает себя замужней, естественно интересовало, с кем ее муж проводит ночи в Майями. Головой девушка понимала, что если он не подает никаких признаков жизни, то соответственно, и желания общаться у него особого нет, но тогда ей требовалось знать, почему? А самое главное, что делать дальше? Никаких конкретных планов у Алины не было кроме одного: увидеть и поговорить. А дальше, как Бог на душу положит. Но предательство она помнила, и не была до конца уверена, что смогла его простить, даже несмотря на чувства. Ведь кроме чувств, в жизни есть еще и уважение, и дружба, и многое другое.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.