Шифропанки: свобода и будущее Интернета - [34]

ЖЕРЕМИ: Соглашусь: все эти темы связаны между собой. Обсуждая концентрацию власти, мы опять же говорим об архитектуре системы. Обсуждая цензуру в интернете, мы говорим о централизации власти, которая решает, к чему можно иметь доступ, а к чему нельзя, и о том, правомерна ли цензура – правительственная или частных компаний. Вот вам пример: провайдер Orange на несколько недель перекрыл доступ к нашему сайту laquadrature.net. Тот попал в список веб-страниц, на которые не допускались лица моложе 18 лет. Вероятно, мы упомянули детскую порнографию, когда высказались против цензурного законодательства, или, может быть, мы не понравились провайдеру, потому что не одобряем его политику, направленную против сетевой нейтральности, и выступаем за закон, который запретил бы таким, как он, ограничивать сетевую коммуникацию [124] . Нам об этом не скажут. Но здесь мы имеем дело с частным бизнесом, который на уровне сервиса перекрыл доступ к информации в интернете. Я вижу здесь главный риск, и он связан с властью, которую мы даем Orange, или правительству КНР, или кому-то еще.

ДЖЕЙКОБ: Уточнение: когда ты говоришь о частном бизнесе в Великобритании, ты имеешь в виду, что этому провайдеру принадлежат все коммуникации, оптоволоконные соединения и т. д. – или же что он использует ресурсы государства? Кто выдает ему лицензию на беспроводную передачу? Государство с ним вообще не связано? Есть ли у этого провайдера обязанность заботиться о клиентах?

ЖЕРЕМИ: У таких провайдеров есть лицензии. То ли власть, то ли бизнес меняют архитектуру интернета – вместо единой универсальной сети нам предлагают балканизированное множество маленьких субсетей. Мы все время обсуждаем глобальные проблемы, будь то летящая в тартарары финансовая система, или коррупция, или геополитика, или энергетика, или экология. Сегодня, когда человечество столкнулось с такими проблемами, у нас есть глобальное средство связи, благодаря которому улучшились коммуникация, распространение знаний и участие в политических и демократических процессах. Я подозреваю, что глобальная универсальная Сеть – единственный инструмент, каким мы располагаем, чтобы решить глобальные проблемы, поэтому битва за свободный интернет – наша главная битва, и мы все здесь несем ответственность за ее исход.

ЭНДИ: Я полностью согласен: нам нужно убедить людей в том, что интернет – это универсальная сеть со свободным потоком информации; нам нужно не просто констатировать данный факт, но и обличать компании и провайдеров, которые предлагают нечто, называющееся интернетом, но на деле им не являющееся. Однако мне кажется, что мы не ответили на ключевой вопрос, касающийся фильтрации данных. Я приведу пример проблемы, которую нам необходимо решить. Лет десять назад мы протестовали против так называемых умных фильтров компании Siemens. Это одна из крупнейших телекоммуникационных фирм в Германии, производитель разведывательного ПО. Siemens торговал программами-фильтрами, которые позволяли, например, сделать так, чтобы работники данной фирмы не могли зайти на сайт профсоюза и прочесть о своих трудовых правах. Кроме прочего, эти фильтры блокировали и компьютерный клуб Chaos, что нас очень расстроило. Якобы у нас имелся «преступный контент» или что-то такое. Мы подали на Siemens в суд. А на выставке решили организовать большой митинг протеста и окружить стенды Siemens, чтобы люди шли через нас, как через фильтр. Забавно было то, что мы объявили об акции на нашем сайте, чтобы привлечь максимум народа, а работники Siemens ни черта о ней не знали – они использовали те же программы-фильтры и не могли прочесть предупреждение, хотя мы и не думали его скрывать.

ДЖУЛИАН: Пентагон установил у себя фильтры, не пропускающие любое электронное письмо со словом WikiLeaks. Работающие по делу Брэдли Мэннинга следователи, разумеется, рассылали имейлы о WikiLeaks за пределы Пентагона, но не получили ни одного ответа – система отфильтровала все письма, в которых содержалось это слово [125] . Государство национальной безопасности может сожрать само себя.

ЭНДИ: Что возвращает нас к главному вопросу: существует ли такая штука, как информация с негативным воздействием? Или, с точки зрения общества, нужна ли нам цензура в интернете, потому что она полезна для общества в целом? Даже если мы говорим о детской порнографии, можно сказать: «Погодите, детская порнография высвечивает проблему – насилие над детьми, а чтобы решить проблему, мы должны иметь о ней представление».

ДЖЕЙКОБ: Детская порнография доказывает, что совершено преступление.

ДЖУЛИАН: Нет, она служит поводом для лоббистов.

ЭНДИ: Это, конечно, самый радикальный подход, но если мы говорим о нацистах или о чем-то еще, нам нужно как-то называть то, о чем идет речь. Семейные люди спросят себя: «Разве не лучше для общества отфильтровывать всякую дрянь, чтобы сосредоточиться на чем-то хорошем? Или фильтры ограничивают нашу способность видеть проблемы и решать их?»

ЖЕРЕМИ: Думаю, цензура – это точно не решение. Говоря о детской порнографии, мы не должны даже употреблять слово «порнография» – речь идет о совершении преступления, о насилии над детьми. Нужно найти сервер, отключить его, вычислить людей, загрузивших в него контент, определить, кто именно создал этот контент, кто совершил насилие над детьми – вот что важнее всего. И если тут замешана преступная группа, коммерческая сеть и т. д., следует арестовать преступников. А мы, когда принимаем законы – у нас во Франции есть закон, дающий МИДу административную власть решать, какие сайты необходимо блокировать, – никак не мотивируем правоохранительные органы находить тех, кто создает преступный контент. Мы говорим: «Ах, давайте закроем всем доступ к плохому контенту», – словно можно решить проблему, закрыв глаза тому, кто на нее смотрит. С этой точки зрения, я думаю, достаточно сказать одно: мы все согласны с тем, что такие фотографии нужно убирать из Сети.