Шифропанки: свобода и будущее Интернета - [32]

ДЖУЛИАН: Мой опыт говорит мне, что на Западе цензура куда более изощренна и многослойна – она умышленно пудрит людям мозги и уводит их от понимания того, что происходит на самом деле. Такая сложность нужна, чтобы отрицать существование цензуры в принципе. Ее можно представить в виде пирамиды. Из песка выглядывает только верхушка – но так и задумано. Эта верхушка – дела о клевете, убийства журналистов, видеокамеры, посылающие информацию военным, и т. д. – официально признаваемая цензура. Но это лишь мельчайший компонент цензуры вообще.

Под песком скрыт следующий слой – все те люди, которые не хотят светиться и практикуют самоцензуру, чтобы остаться в тени. Следующий слой – все виды экономических стимулов и покровительства, которые даются взамен согласия писать о тех или иных вещах. Следующий – экономика в чистом виде: ты освещаешь то, о чем говорить экономически выгодно, даже без учета предыдущего слоя. Следующий – предрассудки не слишком образованных читателей: с одной стороны, такими людьми легко манипулировать, всучивая им ложную информацию, с другой – им не расскажешь сложную правду, они ее не поймут. Последний слой – распределение информации: скажем, многие не в состоянии прочесть новость на другом языке. Когда Guardian редактирует сообщения «Кабельгейта», это второй слой.

Существование такой цензуры можно отрицать – либо ее нельзя отследить, либо нет инструкций, которые предписывают замалчивать такую-то информацию. Журналистам редко говорят, мол, не пиши то или не печатай это. Скорее журналист понимает, чего от него ждут, – он знает, в чем именно заинтересованы люди, которых нужно задобрить. Если журналист будет паинькой, его погладят по голове и вознаградят, в противном случае – не погладят и не вознаградят. Все очень просто. Мне нравится вот какое рассуждение: прямолинейная советская цензура, о которой так много кричали на Западе, – ночью люди в армейских сапогах приходят и уводят журналиста из дома – всего лишь сместилась на двенадцать часов. Теперь мы ждем светлого времени суток и средь бела дня отбираем дома у журналистов, когда они попадают в опалу и не в состоянии выплачивать долги. Журналиста уводят из дома, когда дом отбирают. Западное общество специализируется на «отмывании» цензуры и таком структурировании деятельности власть имущих, чтобы любое общественное высказывание, прошедшее через сито, никак не могло повлиять на истинный расклад сил в обществе, где все кому-то что-то должны. Этот расклад скрыт за многослойной сложностью и секретностью.

ЭНДИ: Жереми говорил про педонацистов.

ДЖЕЙКОБ: Опять эти педонацисты.

ЖЕРЕМИ: Два всадника Инфокалипсиса в одном.

ЭНДИ: Педонацисты – отличное обобщение доводов в пользу цензуры в Германии, а частично и в Европе. Германия из-за исторического бэкграунда не желает видеть в Сети риторики ненависти [119] , и, конечно, если правительство говорит, что нужно ввести цензуру в интернете, чтобы победить педофилов, ему позволят делать что угодно. Есть рабочий доклад Европейской комиссии для внутреннего пользования о сохранении информации, и там сказано: «Следует больше говорить о детской порнографии, тогда народ с нами согласится» [120] .

ДЖУЛИАН: Расскажешь об этом чуть подробнее? Если мы хотим очистить интернет от какого-то одного сегмента, скажем, от детской порнографии, то, чтобы оградить от нее пользователей, нам нужно отслеживать деятельность каждого. Нужно создать соответствующую инфраструктуру. Мы должны практиковать массовую слежку и сформировать целую цензурную систему, чтобы убрать из Сети один сегмент.

ЭНДИ: По такой схеме работает весь механизм – например, так называемая система предварительной цензуры в Германии обязывает вас назвать лицо, которое несет юридическую ответственность за все, что вы публикуете. Грубо говоря, если вы публикуете какую-то информацию на бумаге или в интернете и не говорите, кто именно несет ответственность за контент, вы уже нарушили закон. Другими словами, власть перераспределяет ответственность, и, если кто-то нарушает закон, распространяя, например, детскую порнографию или риторику ненависти, всегда можно сказать: «Так, посмотрим, где этот парень живет, арестуем его и уберем дрянь из Сети».

ДЖУЛИАН: То есть мы подвергаем цензуре публикатора, а не читателя.

ЭНДИ: Именно. Логичнее было бы запретить смотреть что-то. Я согласен с тем, что не всякая информация должна находиться в открытом доступе для всех и каждого, – риторику ненависти иногда сопровождают адреса тех или иных людей, что может привести к ситуациям, которые мне не нравятся.

ДЖУЛИАН: Энди, но это же так по-немецки. Чтобы сделать что-то, чтобы решить, что приемлемо, а что нет, нужен комитет, но сперва назначить членов комитета, а для этого – запустить процесс назначения членов комитета…

ЭНДИ: Да, у нас такой фигни полно. Те же массовые убийства во время Второй мировой войны – нацисты тщательно описывали все, что делали, составляли реестры захваченной собственности. Бюрократическая машина работала вовсю. Можно сказать, что немцы необоснованно убили много людей – истинная правда, – но делали они это как бюрократы. Такова Германия.