Шицзин - [61]

8. В песне «Подорожник» — красота государыни.

Всюду гармония и мир, и женщины рады иметь детей.

9. В песне «Река Хань широка» [мы видим], как широко распространилась духовная доблесть.

Истинный путь (путь древних правителей, легендарных царей Яо и Шунь.— Н. Ф.) царя Вэня распространился на южные царства, и влияние его духовной красоты разлилось по стране на реках Цзян и Хань, и нет теперь думы, что сможет быть нарушен совершенный порядок вещей, правления и обрядов, если бы кто и стремился к этому — своего не добьется.

10. «Скорбь жены о муже» [показывает, что] влияние истинного пути распространилось.

Влияние царя Вэня распространилось на царства по берегам реки Жу, и женщины могут, печалясь о своих супругах, все же подвигать к прямой правде.

11. «Линь-единорог» отвечает по духу «Встрече невесты». Благотворное влияние, выраженное во «Встрече невесты», распространилось, и нет в поднебесной стране нарушений совершенного порядка вещей (существовавшего в древней империи Яо и Шуня.— Н. Ф.), правления и обрядов, и даже в век упадка сыновья князя верны и обладают благородным великодушием, как и во времена «Линя-единорога».

Таковы комментарии к песням первой главы «Шицзина», содержавшиеся в «Предисловии». Ознакомление с текстами соответствующих произведенлй «Книги песен» показывает, однако, что подобные толкования и объяснения часто произвольны и не соответствуют действительному смыслу этих поэтических произведений. Здесь объективный анализ поэтических произведений древней китайской любовной лирики конфуцианскими схоластами подменяется явно тенденциозной схемой, призванной придать феодальной деспотии облик монархии, покоящейся на патриархальных началах. При всем этом надо принять во внимание и то, что в самой конфуцианской среде — ни тогда, ни позже — не было полного единства во взглядах и суждениях, поэтому противоречия и внутренняя борьба между различными течениями и ориентациями в конфуцианском мире порождали различные толкования и версии в отношении «Книги песен».

Знаменитый философ и филолог XII в. Чжу Си, комментарий которого был избран переводчиком как наиболее ценное пособие для подготовки русского перевода «Шицзина», нередко признает необъективность толкований «Книги песен». Их тенденциозным и неверным толкованиям Чжу Си противопоставляет свои объяснения, которые часто представляются обоснованными. Однако и сам Чжу Си, подвергая справедливой критике наивные для его времени, явно затемняющие текст толкования конфуцианских комментаторов, исходил не из необходимости опровержения конфуцианских концепций, но из целесообразности перестройки конфуцианских суждений в соответствии с потребностями своего времени. Таким образом, Чжу Си, оставаясь, в свою очередь, схоластом конфуцианского толка, не мог быть до конца последовательным в своей критике прежних комментаторов «Книги песен». Поэтому при переводе на русский язык текста «Шицзина» переводчик должен был отклонить схоластические и необоснованные толкования Чжу Си, используя, однако, его прекрасный глоссарий (иероглифический и лексический комментарий) и определяя иногда значение слова путем сопоставления различных фрагментов текста, в которых данное слово встречалось. Русский переводчик также отбросил тот претенциозный историзм, которым конфуцианская традиция пыталась окружить текст «Шицзина». И в этом отношении переводчик пошел несколько дальше Чжу Си, который также в ряде случаев считал тенденциозными объяснения своих предшественников, связывавших произведения «Книги песен» с определенными историческими событиями и лицами. Но и здесь Чжу Си не мог остаться последовательным до конца, так как этот псевдоисторизм вытекал из конфуцианской теории об отражении в «Шицзине» воззрений, нравов и событий времени правления древних мудрых царей Китая. Едва ли можно отрицать сюжетную связь многих произведений, вошедших в «Шицзин», с известными историческими событиями и лицами, однако связь, несомненно, была значительно слабее, чем это стремились показать средневековые конфуцианские комментаторы. Поэтому в русском тексте переводчик стремился отразить присущий некоторым песням и одам (в большей степени) историзм лишь там, где он подтверждается самим «Шицзином», довольствуясь в остальных случаях возможно более точной для стихотворного перевода передачей текста.

Освобождая, таким образом, «Книгу песен» от различных конфуцианских напластований, автор русского перевода, естественно, рассматривал «Шицзин» не как составную часть конфуцианского канона, но как наиболее ранний памятник китайской поэзии, запечатлевший гений великого народа, который сумел сберечь в течение тысячелетий свои неисчислимые культурные ценности.

История изучения и толкования «Шицзина» в известном смысле представляет собой целый комплекс проблем общественного и идеологического характера в историческом развитии Китая в эпоху древности и средневековья.

«Шицзин» неизменно привлекал внимание и русских ученых. Среди них необходимо упомянуть имя крупнейшего русского китаеведа академика В. П. Васильева, который одним из первых приступил к изучению «Шицзина», переводу его на русский язык и смог еще в XIX в. по достоинству оценить этот замечательный поэтический памятник. Он, в частности, отмечал, что в песнях «Шицзина» отражаются общественные и политические идеи, мысли и думы народа. При этом В. П. Васильев подчеркивал, что по содержащимся в «Шицзине» песням и стихам лучше всяких диссертаций можно судить о быте народа, потому что они дают нам живое и ясное выражение мыслей и чувств народа, всего того, что занимало народ в столь отдаленный от нас век китайской древности.