Шибуми - [25]

Поскольку у Николая не было других друзей, кроме детей слуг-китайцев, китайский стал для него таким же родным, как и другие языки, и у него вошло в привычку думать на этом языке, так как в детстве он больше всего боялся, что мать сможет прочитать его мысли, а китайского она не знала.

Александра Ивановна считала, что в школах учатся только дети торговцев, поэтому обучение мальчика было доверено домашним преподавателям, которые сменяли друг друга, – все молодые, галантные и утонченные, все безраздельно преданные его матери. Когда Николай подрос и у него проявился интерес и довольно значительные способности к теоретической математике, его матери это не доставило никакой радости. Но когда очередной педагог заверил графиню, что теоретическая математика не имеет никакого практического применения и никак не связана с торговлей, она решила, что эта наука не помешает развитию ребенка.

Уроками, на которых Николай постигал социальное устройство мира и которые приносили ему к тому же массу удовольствия, были его частые и тайные отлучки из дома, когда он, вместе с уличными мальчишками, блуждал по узким кривым переулкам и грязным, скрытым от посторонних глаз, дворам бурлящего, зловонного и шумного города. В свободном синем комбинезоне, точно таком же, какой носили все слуги-китайцы, да и вообще бедняки, в круглой шапочке, прикрывавшей его коротко остриженные волосы, он болтался по Шанхаю в одиночестве или в компании случайных друзей, чтобы потом, вернувшись домой, выслушивать бесконечные увещевания очередных гувернеров или подвергаться наказаниям; и то и другое он принимал с величайшим спокойствием, рассеянно глядя куда-то в пространство своими бутлочно-зелеными глазами, что неизменно вызывало ярость воспитателей.

На улицах Николай познавал мелодию этого города, созданного для себя в Поднебесной иноземцами, пришедшими с Запада. Он видел молодых чванливых британцев – “гриффинов”, недавно прибывших в Китай, надменно восседавших в колясках, куда были впряжены тощие, как скелеты, рикши – “бои”, как их тут называли, – чахоточные на вид, обливающиеся потом от непосильной работы и недоедания, в марлевых повязках, которые они должны были надевать, чтобы не оскорблять чувств европейских хозяев. Он видел жирных и угодливых богатых китайских арендаторов, сдающих беднякам мелкие участки земли и наживающихся за счет эксплуатации своего народа, которые по-обезьяньи копировали манеры и поведение своих хозяев с Запада. Получая барыши и набивая себе брюхо изысканными деликатесами, эти находили наибольшее удовольствие в том, чтобы срывать цветы невинности у двенадцати-, тринадцатилетних девочек, купленных в Ханчжоу или Сучжоу и сбываемых потом в бордели, открытые французами. Они удовлетворяли свою похоть самыми изощренными способами. Единственное, что могла сделать девушка, если хотела избежать такой судьбы, – это пойти на сцену, при условии, конечно, что она обладала актерским талантом; эта уловка помогала, и невинности ее лишали чуть позже.

Николай узнал, что все нищие, которые пугают прохожих, потрясая перед ними своими гниющими обрубками, которые колют булавками младенцев, чтобы те жалобно хныкали, которые собираются толпами, наводя ужас на туристов, галдя и требуя “кумсаха”, – все они, от старика, вымаливающего у вас милостыню или проклинающего вас, до вечно голодных, истощенных детей, предлагающих за небольшую плату развлечь вас, производя друг с другом различные противоестественные действия прямо на улице, полностью подвластны Его Гнуснейшему Величеству, Королю Нищих, который ведает хитроумными способами организации и защиты мошенничества. Чего бы ни искал человек в недрах Шанхая: услад, услуг, убежища, помощи – все это он легко мог получить, внеся скромный взнос в казну Его Гнуснейшего Величества.

Внизу, на пристани, Николай наблюдал, как портовые грузчики, обливаясь потом, рысцой носятся вверх и вниз по сходням громадных железных судов и трапам маленьких деревянных джонок с нарисованными на носу раскосыми глазами. К вечеру, после одиннадцати часов напряженного труда, сопровождаемого непрерывным, тягучим, одурманивающим припевом: “хай-йо”, “хай-йо”, – рабочие заметно устают, слабеют, и время от времени то один, то другой спотыкается под тяжестью груза. Тогда гуркхи набрасываются на несчастного со своими дубинками и металлическими прутьями, и ленивец находит в себе новые силы… или обретает вечный покой.

Николай видел, как полицейские, не таясь, вымогают деньги у старых, высохших сводниц, торгующих девочками-подростками. Он научился распознавать секретные знаки “Зеленых” и “Красных”, объединенных в самые большие в мире тайные общества; их члены оказывают покровительство или убивают, и власть их распространяется на всех – от нищих оборванцев до известных политических деятелей. Сам Чан Кайши был “Зеленым” и давал клятву верности своей партии. Именно “Зеленые” убивали и калечили юношей, студентов университета, вступавшихся за права китайских рабочих: Николай мог мгновенно отличить “Красного” от “Зеленого” по тому, как тот держит сигарету или сплевывает.