Шибуми - [24]

Графиня и близко не подпускала других женщин к своему окружению. Она находила их скучными, к тому же, с ее точки зрения, они были просто излишни, поскольку сама она могла безраздельно владеть мыслями и вниманием одновременно дюжины мужчин; на вечерах ее всегда царила блестящая, остроумная и даже чуть пикантная атмосфера.

В отместку отвергнутые ею дамы из русских переселенцев объявили, что ни за что на свете не появятся на людях в обществе графини; они горячо желали, чтобы их женихи и мужья последовали их примеру и столь же рьяно соблюдали приличия. Передергивая плечиками, хмыкая и поджимая губы, эти оттесненные в тень красавицы давали понять, что существует некоторая причинная связь между двумя удивительными парадоксами в жизни графини: первый заключался в том, что та жила на широкую ногу, соря деньгами, хотя всем было известно, что приехала она в Шанхай без гроша в кармане; вторым же было то, что она постоянно появлялась в окружении лучших мужчин из их интернациональной колонии, о которых Другие дамы могли только мечтать.

А ведь она начисто была лишена всех тех добродетелей, которые, как матери обычно внушают дочерям, гораздо важнее для женщины, чем красота и очарование. Местные дамы рады были бы причислить графиню к той категории русских женщин, которые тонкой струйкой просачивались в Китай из Манчжурии, продавая жалкие тряпки и украшения, захваченные ими во время бегства из России, а затем торгуя собой, чтобы не умереть с голоду. Однако скучные, добропорядочные хранительницы семейных очагов отвергли все же эти предположения, отлично сознавая, что графиня – одна из удивительных, но не столь уж исключительных женщин из бывшего придворного окружения, русская аристократка, не имеющая ни капли славянской крови в своем слишком уж открытом всем взглядам (а возможно, и слишком доступном) теле. Александра Ивановна (настоящее имя ее отца было Иоганн) происходила из рода Габсбургов и имела родственные связи с младшей ветвью германской королевской семьи, которая эмигрировала в Англию, не захватив с собой других рекомендаций, кроме фанатичного протестантизма, и через некоторое время сменила свое имя на другое, не носящее и отзвука воспоминаний о варварстве гуннов. И все же достойные и добронравные дамы из местного общества порой осмеливались утверждать, что даже принадлежность к такому древнему роду не является твердым залогом высокой нравственности и твердых моральных устоев, несмотря на надменное высокомерие графини, с успехом их заменяющее в эти безумные дни, когда все летит кувырком.

На третий год своего царствования Александра Ивановна одарила своим вниманием молоденького тщеславного немца, обладавшего небольшим, довольно поверхностным умом и не обремененного чувствительностью. Граф Гельмут фон Кейтель цум Хел стал постоянно бывать в ее доме, сделавшись в нем чем-то вроде игрушки или комнатной собачки. Моложе лет на десять, немец был красив, атлетически сложен, спортивен. Граф слыл отличным наездником и замечательным фехтовальщиком. Александра Ивановна сочла его вполне подходящей оправой, в которой еще ярче станет сиять драгоценный камень ее очарования. Единственные слова, которые слышали от графини в обществе по поводу ее отношений с графом, было краткое и точное определение его как “прекрасного самца”.

Тяжкие, влажные месяцы лета графиня привыкла проводить на вилле в горах. Однажды осенью она вернулась в Шанхай позже обычного, и с тех пор в ее доме появился ребенок, мальчик. Соблюдая приличия, юный фон Кейтель цум Хел предложил ей руку и сердце. Графиня весело рассмеялась и ответила, что поскольку, производя на свет этого ребенка, она хотела только внести свою лепту в борьбу за права незаконнорожденных, то у нее нет ни малейшего желания иметь в своем доме сразу двоих детей. Фон Кейтель откланялся, держась с дерзкой надменностью, которая заменяет немцам чувство собственного достоинства, и устроил свои дела так, чтобы менее чем через месяц вернуться в Германию.

Александра Ивановна была далека от того, чтобы скрывать от друзей мальчика или обстоятельства его рождения; напротив, она сделала сына украшением своей гостиной. Когда потребовалось официально зарегистрировать ребенка, она назвала его Николай Хел, позаимствовав эту фамилию от названия маленькой пограничной речушки, владений фон Кейтелей. Взгляд графини на свою собственную роль в появлении на свет мальчика выразился в том, что полное имя его стало звучать так: Николай Александрович Хел.

Вереницы разноплеменных нянек потянулись через детскую, и английский, так же как и французский, русский и немецкий языки были впитаны ребенком с младенчества, причем ни одному из этих наречий не отдавалось особенного предпочтения. Правда, Александра Ивановна была убеждена, что каждый язык имеет свое предназначение, призван выражать какие-то определенные мысли, и лучше использовать его в сугубо утилитарном смысле. Так, например, о любви и о других подобных пустяках лучше говорить по-французски; нет ничего лучше русского языка, если хочешь поведать миру о своих горестях, утратах, несчастьях и бедах; для разговора о делах существует немецкий язык; ну, а к прислуге следует обращаться исключительно по-английски.