Шхуна, которая не желала плавать - [48]

«Итшатшазале Алай».

Хотя мы с Майком потратили немало времени, тренируясь в произношении этого имечка, но так и не преуспели ни тогда, ни потом. Майк со временем создал упрощенный вариант, от которого как будто пришел в восторг, но я — от имени моей шхунки — счел его неприемлемым.

«Задница Салли»… нет, это не звучало.

У ньюфаундлендцев есть присловье, что плохо начавшееся плавание завершится удачно. То же можно отнести и к нашему крещению. Пока мы еще пытались овладеть новым названием, вернулись Тео и Мартин с бутылкой жидкости странного зеленого цвета.

Не обращая внимания на дождь, Тео забрался в плоскодонку и принялся выводить золотом новое название шхуны слева и справа от бушприта. Тем временем Мартин гордо развернул новый флаг, специально изготовленный для нас, — великолепное изделие из шелка, с вышивкой золотыми нитями. На алом фоне красовался зелено-белый крест и герб Семи провинций страны басков до того, как французы захватили четыре из них, а испанцы остальные три.

Официально презентовав мне флаг, Мартин откупорил бутылку с зеленой жидкостью.

— Это, — просветил он нас, — изаро, Национальный напиток басков. Мы выпьем за здоровье «Итшатшазале Алай» ее родное зелье!

Мы выпили, и тотчас день посветлел. Отведав изаро, я перестал удивляться, почему испанцам и французам понадобилось восемьсот лет, чтобы одолеть басков, и почему по сей день им не удалось усмирить их.

К одиннадцати часам, когда, собственно, должно было состояться крещение, дождь перестал, а туман заметно рассеялся. На пристани собралась огромная толпа, а катер Пауло заполнили приглашенные на церемонию.

Капитан и команда испанско-баскского траулера не устрашились ужасов возмездия, угрожавшего им со стороны Франко, и бесшабашно разукрасили свое ржавое судно всеми флагами и вымпелами, какие сумели найти.

Пауло «позаимствовал» с газона губернаторского дома медную пушечку далеких времен, и установил ее на носу своего заслуженного катера, и теперь вместе с приятелем колдовал над ней, вооружившись металлическим ящиком с черным порохом и клочьями ваты.

Точно в назначенный час Мартин в своей роли церемониймейстера взобрался на крышу каюты Пауло. Местная баскская музыкальная группа протрубила в фанфары. Мартин произнес небольшую чудесную речь по-французски и по-баскски. Кончив, он обернулся к мадам Дечеверри, которую избрали крестной матерью шхунки, и попросил ее исполнить свою обязанность.

И она взялась за дело со всем усердием, размахнувшись привязанной на ленте бутылкой изаро с такой бурностью, что бутылка пролетела мимо носа, оборвала ленту, описала дугу над нашей палубой и разбилась вдребезги о грот-мачту. Вот так Сен-Пьер воздал честь нашему кораблику. Над портом раскатился рев гудков и сирен стоявших там судов. И с некоторым запозданием из-за возни с фитилем Пауло выстрелил из пушки.

Эффект не оставил желать ничего лучшего. Тяжелая медная труба изрыгнула пятифутовый язык пламени сквозь гигантское облако черного дыма и рявкнула так, будто столкнулись две планеты. К счастью, никто не стоял позади пушки. Она разорвала веревки, которыми Пауло прикрутил ее к своей лебедке, отлетела назад со скоростью ракеты, пробила рулевую рубку насквозь и улеглась на корме совсем обессиленная, испуская легкий дымок.

До вечера «Итшатшазале Алай» принимала многочисленных гостей, заглядывавших пожелать ей счастья, а вечером Элла Жирарден устроила торжественный прием в «Л'Эскаль» в честь нашей шхуны.

Вечер этот имел два важнейших последствия. Во-первых, мы решили отправиться на «Ишь, ты!» (это уменьшительное имя она получила в тот же вечер, когда даже ораторы-баски начали спотыкаться при попытке выговорить ее название) в церемониальное плавание до Микелона, этого оплота басков. А во-вторых, мы взяли еще одного члена команды — золотоволосую юную беглянку из Торонто по имени Клэр, которая решила провести месяц на островах, чтобы усовершенствоваться во французском языке. Но я вскоре убедил ее ввести в расписание своих занятий еще и курс полировки ее английского со мной в роли преподавателя.

Блистая свежей окраской, сверкая золотом букв своего названия, гордо неся на грот-мачте весело развевающийся флаг, с приведенным в порядок компасом, с двигателем, временно доступным доводам рассудка, «Ишь, ты!» выглядела и вела себя как совершенно новый корабль. Я чувствовал, что начинаю исподтишка гордиться ею, и даже начал немножко ей доверять. В таком-то вот настроении мы через трое суток после крещения приготовились отплыть на Микелон.

Собравшиеся гости, которые отправлялись с нами в плавание, включали пятнадцать человек и двух собак. Гости явились с невообразимым разнообразием всяческого багажа: охотничьи ружья, огромные корзины с едой, сверхогромные корзины с бутылками всяких вин и более крепких напитков, а также подзорная труба, несколько шезлонгов и заводящийся ручкой патефон.

Мы попытались найти место для всех и вся, но потерпели неудачу. Просто не хватило свободного пространства. Неукротимый Мартин помчался куда-то вдоль стенки и десять минут спустя вернулся, налегая на весла, в лодке, Длиной почти не уступавшей «Ишь, ты!». Мы накрепко привязали это чудовище к нашей корме и загрузили его «предметами не первой необходимости», включая собак, шезлонги и трех наименее привлекательных дам. Ни одна из этих несчастных не совершала морские переходы в лодке, а потому они положились на мои заверения, что им уступлен аналог каюты-люкс, а все прочие будут терпеть прямо-таки трюмные муки на борту набитой пассажирами шхуны.