Шейх и звездочет - [62]

Денежными расчетами в семье Новиковых заведовал отец, к слову сказать, честнейший и пунктуальнейший человек. Но свалила его жестокая простуда в одной из командировок, откуда его после двух недель лежки в районном стационаре перевезли с осложнением в родную Шамовскую, где он пролежал еще месяц. По этой причине и произошла заминка в оплате университетских счетов за обучение дочери и сына.

Но почему-то строгая санкция коснулась лишь Николая. Его исключили.

Разобравшись, в чем дело, восстановили.

Однако и недели после восстановления не проучился, как факультативная комиссия вынесла решение об окончательном его исключении из числа студентов физматфака, как «студента малоуспевающего при достаточной материальной обеспеченности (купец)».

Николай читал вывешенный на доске объявлений бюллетень Комиссии по проверке академической успеваемости студентов, и буквы расплывались перед его глазами...

«Основание номер один: незачет по политкоммунизму...»

Они стояли у стенда втроем.

— Как незачет? — обернулся Николай к Тане с Семеном. — Я же сдал зачет этот. Специально приезжал из обсерватории. Правда, предпоследним, но ведь сдал. Без единого дополнительного вопроса. Если бы поезд не застрял у Красной Горки, то, может, и среди первых оказался бы, среди первых сдал бы...

— Не у Красной Горки, а у Юдино, — поправил Семен. — Забудь дореволюционные названия. Есть станция Юдино...

— Так я по привычке... Какая разница?

— Вот-вот, хромает политическая подкованность твоя.

Николай нервно откинул непослушную шевелюру со лба:

— Но какой я купец? Я же и не работал вовсе, и, значит, не зарабатывал никогда и ничего. Сразу после школы, не считая болезни, поступил сюда и по сей день, не отлучаясь ни на какие приработки, учусь здесь.

Татьяна и Семен были не в меньшем недоумении, чем их ошарашенный друг. Они хорошо знали всю его семью. Какой Николенька купец? Смешно. Разве может быть купцом студент или, скажем, школьник? Да еще при том, что у него мать из-за болезни сердца не встает с постели, и все семейство существует исключительно на заработок отца со службы. А в начале двадцатых годов и службы-то не было — Новикова-старшего в начале двадцать первого года уволили из Арского кантромкома за сокращением штатов, и ходил он без работы вплоть до лета двадцать третьего года, когда в порядке очереди биржи труда поступил на службу в Севзапгосторг. Как еще с голоду не померли — вот вопрос! Продали кое-какие вещи, оставшиеся от деда — Федора Софроновича. Помог он, и после своей смерти здорово помог.

— Но дед-то твой купцом все ж таки был! — напомнил Семен.

— Был... — как-то даже с достоинством согласился Николай, — и на советской службе тоже был, с семнадцатого года... и по август восемнадцатого, пока его белочехи со службы вместе с жизнью не освободили. И отец был, работал купцом...

— Работал купцом... — усмехнулся Семен.

— Именно так — работал. Состоял до революции на должности уполномоченного экспортной яичной фирмы, соответствовавшей рангу купца второй гильдии, без которого ни в какие сношения с иностранными торговыми представителями на юридической основе не войдешь. Но эта должность его являлась чисто административной, оплачивалась жесткой заработной платой и исключала эксплуатацию труда в личных целях и наличие не заработанных своим трудом доходов.

— Успокойся, Николенька.

— Погоди, Сема, не перебивай. Я не понимаю, ведь же, как белый день, ясно: не родословная же и не свойства отцов и дедов определяют критерии оценки человека, особенно, когда он математик, механик, астроном, а лишь он сам, его голова, его личные качества. Дед — купец... Так точно, купец. Этот купец мне впервые показал небо и плывущий по нему Корабль Арго!..

— Уймись, Николенька. Не мне это надо разъяснять, а тем, кто бумаженцию данную состряпал, — постучал по доске объявлений костяшками пальцев Семен. — Аппеляцию написать... А то надо же: как малоуспевааающий!.. И пускай твои профессора — и Тарутин, и Покровский — засучат рукава, да и тоже по своей весомой бумаге подпишут.

Годом позже сына машиниста Семена Пичугина Главпрофобр выберет в Правление Университета от студентов. Но что он сможет сделать для восстановления справедливости по отношению к студенту Новикову?

Порою люди, не меняясь внешне, очень быстро, просто стремительно меняются внутренне.

Порою люди, не меняясь внутренне, год от года меняются лишь внешне.

Самой большой неожиданностью для Новикова в том бюллетене, отпечатанном на машинке с западающей буквой «а» на листочке в голубую полосочку, было слово, которое и Сему, тогда еще рядового студента, и Таню более всего озадачило, — «малоуспевающий» — с последующим пояснением о незачете по политминимуму.

Дома, еще не представляя, каким образом он оповестит родителей о прочитанном в полосатеньком бюллетене, а затем и изустно узнанном от непроницаемого секретаря комиссии в поблескивающих круглых очках, скрывавших маленькие глазенки и, казалось, душу, да и всего его с головы до пят, обезличивая, усредняя, превращая в какую-то арифметическую единицу какого-то огромного, округленного, коллективного числа; не понимая, как все это с ним получилось, Николенька Новиков машинально раскрыл зачетную книжку и зачета по политическому минимуму не обнаружил. Стало быть, полосатая бумажка на доске объявлений и секретарь под очками правы, а он — нет, потому что... потому что в спешке, это он уж точно вспомнил, зарегистрировать положительную оценку своих знаний позабыл, не успел, не придал тому священнодействию значения — убежал. Стало быть, и преподаватель у себя в ведомостях не отметил. Тоже запамятовал? Или оскорбился неуважительностью к своей персоне и к своему научному предмету? Как его фамилия? Она не сохранилась ни в памяти Николая Сергеевича, ни в документах тех лет, как, впрочем, и имя секретаря в непроницаемо поблескивавших круглых очках и имена-фамилии других важных членов глубокоуважаемых в те времена, проницательных комиссий и правлений.