Шевалье - [39]

– Вы должны оставаться здесь столько времени, сколько пожелаете. Я решительно не могу разрешить вам быть чьим-то еще гостем, пока вы будете жить в Венеции. Возможно, когда вы узнаете, как много может предложить Венеция, вы, может быть, решите обосноваться здесь насовсем.

С Алессандрой не возникло никаких трудностей. Ее смогли поселить в детской вместе с пятилетней дочерью герцога от второй жены. Там же устроилась и Катерина. Герцог весьма гордился своей дочерью Дианой. В первый же вечер после того, как они отобедали, ее привели вниз к гостям, чтобы представить как самое главное сокровище и выслушать похвалы. Это был прелестный ребенок – высокая, развитая, с рыже-золотыми кудрями, голубыми глазами, фарфорово-белой кожей и с гордой надменной осанкой, свидетельствующей о том, что в свои пять лет она уже узнала, как добиваться своего во всем. Диану представили английскому лорду и его брату. Она кивнула им грациозно, с достоинством матроны. Морис скрыл улыбку над взрослой серьезностью такого маленького ребенка и заметил с удивлением, что она обратила гораздо больше внимания на Карелли – маршала графа де Челмсфорда, как он был представлен, чем просто на сеньора Морлэнда. Карелли был откровенно очарован ею и с желанием засвидетельствовал ей то почтение, которого она, очевидно ожидала. Как о великой милости ее попросили спеть, и девочка согласилась.

– У нее уже прекрасный голос, – сказал ее отец, – я нанял ей учителя, который готовит ее петь в опере. Через несколько лет...

Он взмахнул рукой, показывая, каких вершин она достигнет. Морис предложил аккомпанировать ей на клавесине. Девочка подстроилась под инструмент с профессиональной тщательностью и спела три песни. Морис, готовый удостовериться, что похвалы отца были скорее пристрастны, чем объективны, к своему удивлению оказался под впечатлением чистоты и приятности ее голоса, но прежде всего – силы ее пения. Когда она удалилась, он спросил герцога, будет ли она действительно петь в опере.

– Ну, конечно, – ответил герцог и объяснил, что в Венеции нет ничего необычного в том, что дамы знатного происхождения выступают с концертами, и что это действительно высоко ценится.

– Музыка – наша аристократия, – изрек он. – Отличиться в музыкальном концерте – цель каждого, даже тех, кто ходит повсюду и участвует во многих праздниках, какое бы положение они ни занимали в жизни. У нас в Венеции четыре приюта – Оспедали – для девочек-сирот и незаконнорожденных – своего рода продукта благородных семей и богатых проституток. Лучшие из этих девочек готовятся для выступлений на сцене. Лучшие музыканты и певицы в Венеции вышли из Оспедали. Я не хочу говорить о сроках, пока не выясню, что оркестр Пьеты свободен.

Морис очень заинтересовался этим и герцог обещал ему взять его в Пьету при первой же возможности.

– Но завтра мы пойдем в собор Святого Марка. Там лучшая музыка. Ты должен услышать нашего знаменитого рыжего скрипача Вивальди. Быть в Венеции и не побывать в соборе Святого Марка нельзя. На другой день я доставлю вас в Пьету. А сейчас, дорогой сэр, если вы не слишком устали, не окажете ли вы нам честь своей музыкой? Я слышал, вам нет равных в игре на корнетто. Не осчастливите ли вы нас пьесой собственного сочинения?

* * *

Не прошло и несколько дней, как Морис понял, что Венеция полностью соответствует его духу. Хотя его пребывание в ней совпало с самым худшим временем года, когда стояла жара, нестерпимая жара, и каналы источали зловоние, все же город многое говорил ему и он чувствовал, что никогда не сможет покинуть его. Герцог был сама любезность и слышать не желал, чтобы Морис жил где-либо, кроме его дворца. Его покровительство оказалось исключительно полезным для Мориса, ибо он представил его всем наиболее значительным лицам. Морис удивлялся не только красоте женщин, но и их свободе. Казалось, они могли везде расхаживать так же легко, как и мужчины и были настолько доступны, что поначалу он затруднялся определить, с кем говорил – со знатной госпожой или богатой куртизанкой. Они настойчиво преследовали его. Это преследование было никак не меньшим, чем настойчивость Карелли, ибо, как сказал герцог, музыка – это аристократия Венеции. Но ничего в элегантных, богато одетых, разукрашенных дамах не привлекало Мориса. Все они были слишком несовершенны. Своим живым умом, красотой, искренностью, светскими разговорами они напоминали ему его мать, о чем он писал ей в теперь уже регулярных письмах.

«Ты чувствовала бы здесь себя дома, матушка. Могу ли я, наконец, перестать искушать тебя приехать?» – писал он.

Карелли уехал из Венеции в октябре, чтобы посетить Бервика, недавно вновь женившегося на молодой красотке из якобите кой семьи. Его жена зачахла и умерла среди болот Лангедока. Морис не мог оставаться праздным даже в Венеции. Он искал подходящее дело, и герцог, хотя и неустанно предлагал свои услуги безусловного гостеприимства, помогал ему в этом. В ноябре 1700 года Морис стал Маэстро ди Корнетто в приюте делла Пьета, а в ноябре добавил к этому должность Маэстро ди Тромпетто[14]. Он учил играть на корнетто и трубе девочек, которые жили подобно монахиням в монастыре, и даже носили белую форму, весьма похожую на монашеское одеяние. Несмотря на это, они были живыми, веселыми созданиями, всегда в хорошем настроении. Морис часто не мог за ними уследить, но он с удовольствием учил их, так как они были талантливы и стремились к знаниям. Музыка была их жизнью. В силу своего происхождения их звали только по именам, а когда требовалось кого-то выделить, их различали по инструментам, на которых они играли, например, Сильвия дал Виолино