Шествие в пасмурный день - [56]

Ёсико посмотрела куда-то вдаль, потом вздохнула и, опустив глаза, произнесла:

— Видите ли… дедушка-то наш… умер.

Кэй был поражен. Мысль о смерти старика никак не укладывалась в его сознании. Он предполагал, что дед мог заболеть, но не больше. Конечно, старик порядком выжил из ума, но он же не был настолько дряхлым, чтобы вот так вдруг взять да умереть. Как-никак ведь сам взбирался на холм.

— И когда же это случилось? — У Кэя даже в горле перехватило.

Ёсико назвала дату. Кэй поспешно принялся высчитывать. Получалось, что старик умер спустя два дня после их последней встречи. Значит, в тот день, когда шел дождь, его уже не было в живых.

— Вот уж не ожидал! Ведь дедушка не производил впечатления больного… — заметил Кэй и подумал: «А-а, должно быть, скончался скоропостижно».

— Он уже начал впадать в детство и частенько говорил несуразные вещи. Скажите, а когда именно вам довелось видеться с ним?

— За два дня до его кончины. Вот уж не предполагал. Конечно, у него были странности, но держался он довольно бодро. Просто не верится.

Ёсико стояла, молча уставившись в землю.

— Мы договорились с ним встретиться снова. Я ведь два раза в неделю проезжаю мимо холма.

— Простите, а почему вы вступили в разговор с нашим дедушкой? — Ёсико вскинула на Кэя глаза.

Кэй коротко рассказал историю их знакомства. По мере того как до Ёсико доходили его слова, лицо женщины каменело.

— Значит, он принял вас за Кэйити-сан?… — с трудом выдавила она.

— Скажите, я что, похож на вашего Кэйити-сан?

Побледневшая Есико посмотрела на Кэя и отрицательно мотнула головой.

— …Пожалуй, нет… но ведь, собственно, мне самой не довелось видеть его. Разве что на старой, выцветшей фотографии… Дедушка-то наш ведь почти выжил из ума… Увидев вас, он, очевидно, вспомнил своего сына. Таким, каким он был в ту пору, когда его отправляли на фронт…

Из глаз Ёсико брызнули слезы. Лицо исказила гримаса. Она вытащила из кармана носовой платок и приложила его к глазам.

— …Надо сказать, что на старика очень повлияла смерть бабушки. Он резко изменился, стал заговариваться. Затем ухудшение наступило после отъезда моего младшего сына. Мальчик кончил сельскохозяйственное училище и уехал из дома… — вспоминала Ёсико, глотая слезы и сдерживая рыдания. — …Дедушка ведь пытался рассказать мне о том, будто Кэйити-сан вернулся и они уже виделись… А я еще посмеялась, сказав, что все это ему просто приснилось… Оказывается, он встретил вас… — Ёсико прижала к носу измятый платок и застыла, силясь сдержать подступившие рыдания.

— И надо же случиться такому. Значит, нет больше дедушки…

Кэй смотрел на ее опущенные плечи и с горечью думал: «Знал бы, что все так обернется, отнесся бы к старичку поприветливее».

— Да, помнится, дедушка сдал как-то сразу. Когда мой старший сын окончил среднюю школу и решил пойти в войска сил самообороны, свекор был еще совершенно в здравом уме и очень возражал против решения внука. Да-а, в ту пору голова у него была абсолютно ясная…

— Возражал, говорите?.. — У Кэя было такое чувство, словно все рассказанное каким-то образом обращено к нему самому, будто он слышит и понимает доводы старика.

— Простите за вопрос… — Ёсико подняла на Кэя покрасневшие глаза и едва прошептала: — Как могло случиться, что дедушка угодил в болото?

«„Золотой коршун“… — пронеслось в голове, — искал в трясине?!» — Догадка ошеломила Кэя. Перед глазами на миг возникла зыбкая, коварно мерцающая топь.

— Я так горюю… — Ёсико снова приложила к носу платок.

Кэй не находил слов. Щеки коснулся порыв прохладного ветерка… Со спортивной площадки раздавались оживленные возгласы работниц, увлекшихся гэйтболом.

Масудзи Ибусэ КОМАНДИР, КЛАНЯЮЩИЙСЯ ВОСТОКУ (Перевод Б. Раскина)

Если в деревне Сасаяма что-то случается, здесь принято говорить: «Деревню повело». Это означает: произошло нечто, нарушившее спокойную мирную жизнь местных жителей. Недавно «деревню повело» из-за бывшего армейского лейтенанта Юити Окадзаки.

Окадзаки хоть и ненормальный, а ведет себя тихо, никого не задирает. Просто ему мнится, будто война еще не окончилась, и он продолжает считать себя на военной службе. Садясь за обеденный стол, он вдруг принимает торжественную позу и наизусть произносит пять заповедей.[43] «Первая: солдат обязан служить честно и преданно…» И так далее. Когда мать покупала ему табак, он говорил, что это дар императора, и отвешивал низкий поклон в сторону востока, где расположен императорский дворец. Гуляя по улице, он неожиданно останавливался и громовым голосом отдавал приказ: «Взять ногу!» Все привыкли во время войны к таким приказам, и выкрики Окадзаки воспринимались как шутка. Причем он ни к кому конкретно не обращался. Просто ему эти выкрики доставляли удовольствие. И честно говоря, односельчанам это не было в тягость. Ведь в деревне знали, что Юити ненормальный, и делали вид, будто в его поведении не замечают ничего необычного.

Но когда у Юити начинался приступ, он становился агрессивным. Окружающих людей он воспринимал как подчиненных солдат и требовал беспрекословного повиновения. Видимо, в спокойном состоянии Юити представлялось, что он несет военную службу в тылу, в Японии, а во время приступов — на фронте. Этим, наверно, и определялось его поведение.