Шествие императрицы, или Ворота в Византию - [4]
Но маленькие царевичи… Екатерина обожала своих внуков. Они были отняты от родителей, и царственная бабушка с увлечением занималась их воспитанием. Ее кумиром был старший — Александр.
Теперь она досадовала: отпустила внуков в Павловск, там они схватили простудную лихорадку — еще бы, недосмотрели, там не до мальчиков, — и уж который день дожидается их возвращения.
Переговоры доселе ни к чему не привели. Мать их, великая княгиня Мария Федоровна, до замужества принцесса Вюртембергская, отписывалась: дети-де слабы, не оправились от хвори, опасно везти их в столь долгое путешествие. Не менее полугода в дороге!
Вот и хорошо, вот и славно, отвечала Екатерина, смиряя себя, мальчики увидят мир взамен постылого дворцового круговращения. А она сумеет их уберечь, еще бы!
Засим последовало долгое молчание. Павловск словно бы затаился, государыня тоже выжидала. Ехать к ним на поклон? Еще чего!
Это был тот случай, когда она не могла топнуть ногой, повелеть, послать чиновничью либо гвардейскую свору с приказом: употребить силу.
Ее власть, власть российской императрицы, не распространялась на Павловск. То была империя в империи, государство в государстве. И она более всего опасалась бунта. Упаси Бог!
Народ оказывал Павлу почести ровно государю императору. Он заранее воздвигал наследнику трон. Как бы она ни была милостива, сколько бы послаблений ни делалось — все едино. Она была немка. С немцами же связывались всяческие беды и утеснения.
А Павел-то? Будто он не был немцем! Разве что единые капли русской крови примешались в нем. А так Романовы давно перестали быть таковыми — со времен Петра Великого. Петр изрядно потрудился, дабы Россию онемечить: сам оженился на лютерке и дочь свою выдал за немецкого принца. Он-то и положил всему начало.
Редко, очень редко, но случалось, Екатерину охватывало чувство обиды и бессилия. Так было и на этот раз. Ей казалось, что ни в ком нету благодарности, кругом одна враждебность и интриги, все только и ждут… Она не домысливала: «смерти», но слово это являлось помимо воли. Хотят Павла, не ведая бед, кои сулит его правление. Но она откажет престол не ему, а своему любимцу Сашеньке, Александру.
В свои пятьдесят восемь лет она чувствовала себя еще в силе. И ее последний любовник — воспитанник, как она говаривала о своих фаворитах, — Александр Дмитриев-Мамонов, был на тридцать лет ее моложе. В его объятиях она чувствовала себя ему ровнею. И он верноподданно уверял ее в том. За что был жалован графским титулом и в общей сложности получил 880 тысяч рублей наградных…
Она ждала — ничего другого не оставалось. Хотя прежде никто не осмеливался заставлять ее ждать.
Наконец из Павловска возвратился дежурный генерал-адъютант граф Чернышов. Он привез письмо от Павла. Оно дышало холодом.
«Государыня-матушка. Мы получили всемилостивейшее послание Вашего Императорского Величества, на что всеподданнейше отвечаем, что сами к Вам будем и об интересующем Вас предмете потрактуем…»
Все было: конверт с вензелем Павла, где в витиеватое «П» словно бы нарочито вплелась римская единичка, сургучная печать, подпись… Екатерина не сдержалась — топнула ногой, скомкала послание и швырнула комок в огонь. Он тотчас вспыхнул и, затрепетав крылышками серой золы, порхнул в дымоход.
Опять ждать — теперь уже сына. Она избегала называть его наследником, ибо, как мы знаем, так не мыслила. Свидание с Павлом всякий раз было ей неприятно. Да и чего ожидать от него? О чем им трактовать? Она уже поняла, что ее ждет отказ.
Как ни старалась Екатерина оберечь себя от неприятных эмоций, ибо знала, что они-то и старят женщину, те время от времени настигали ее. И все чаще — из Павловска. С Павловском же ей было никак не сладить, и это бесило ее. Она старалась отвлечься, забыться, придумывала себе развлечения, но эта кость стояла в горле. И извлечь ее было неможно. Терпеть, терпеть, только терпеть, усовещивала она себя.
В ожидании визита сына она отправилась в Царское Село. Ни в Зимнем, ни в Царском она не изменяла своему распорядку. Пробуждалась в шесть утра, и тотчас вместе с нею, словно их сердца бились в унисон, пробуждалось почивавшее в нарядной корзине рядом с ложем государыни «семейство Андерсон» и наперебой торопилось выразить своей госпоже, повизгивая и подпрыгивая, верноподданнические чувства. То были английские левретки — стойкая привязанность Екатерины.
В 1770 году императрица, желая показать пример своим подданным, решила первой привить себе оспу, эпидемии которой то и дело вспыхивали в России, кося и уродуя людей. Из Лондона прибыл с этой целью доктор Димедейл — один из пионеров оспопрививания в Европе. Он-то и привез Екатерине пару очаровательных левреток.
С той поры потомство «сэра Андерсона» появилось в большинстве великосветских гостиных — государыня этому способствовала. Собачки сопровождали ее на прогулках, вертелись у нее в ногах, когда она сидела за письменным столом, и вообще стали непременным спутником ее дней.
